Левый фланг
Шрифт:
Водитель вдруг притормозил. На повороте сияла чистейшей охрой свежая воронка, за ней, завалившись набок, стоял длинный «оппель-адмирал», на котором катил от самого Кишинева начальник разведки майор Зарицкий.
— Ну, что у тебя?
— Дальше ехать нельзя, товарищ генерал. Мамедов час назад окружил немцев в Боговине, но, откуда ни возьмись, противник нагрянул на него с северо-востока.
— Что-то непохоже…
В это время за пологим увалом, совсем близко, загремели пушечные выстрелы. Череда разрывов поднялась в полосе дороги, там, где она выбегала на пригорок. Едва сомкнулись земляные кроны, трескуче
— Теперь похоже! — громко заметил генерал, отряхиваясь от пыли.
Один Строев будто не успел упасть на землю, и комдив посмотрел на Строева с явным осуждением.
— Давай вправо, на гребень, — сказал он Зарицкому. — Мы же тут ни черта не видим.
— Есть, вправо. Но немцы ссадили меня с «оппель-адмирала». Как говорят, с чужого коня среди грязи долой!
— Эх, ты, не уберег такую машину. Ну, что ж, с у х о п у т н ы й а д м и р а л, садись на нашего «козла». Подвезем.
Майор сел рядом со Строевым, и вездеход, перемахнув через кювет, побежал по каменистой лощине на гребень увала. Позади грохнули еще две мины, — как раз на том месте, где только что стоял виллис. Майор Зарицкий обернулся.
— А есть все же бог на свете!
Его никто не поддержал в этом игривом настроении — сейчас было не до шуток, и он умолк.
Они остановились за гранитным выступом, сошли на землю. Перед ними открылся вид на глубокую долину, усеянную клубками разрывов: синий горизонт наглухо замыкала остроконечная живописная гора, на которую ветер наматывал, как на бобину, тонкую пряжу порохового дыма; левее виднелась Боговина, где, судя по всему, шел жаркий бой, подсвеченный закатным солнцем; а прямо на запад, к подножию горы, отходили разрозненные цепи альпийских автоматчиков.
Майор не удержался, сказал:
— Воюем, как по нотам, товарищ генерал: «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед!»
Бойченко опять не отозвался: его начинал раздражать этот никогда не унывающий парень. Только один Строев улыбнулся Зарицкому: молодой майор нравился ему именно своим характером.
— Подождем или двинемся туда, к Мамедову? — спросил комдив Строева.
— А чего мы здесь будем ждать?
Они вернулись на дорогу, к подбитому «оппель-адмиралу», и помчались на юго-запад. Каково же было удивление Бойченко, когда они, еще издали облюбовав высотку для НП, встретили близ нее, в полутора-двух километрах от передовой, самого командира корпуса.
— А я вас ищу, — сказал генерал Шкодунович.
— Мы задержались на правом фланге, там появился противник, — как можно спокойнее объяснил комдив.
— Знаю. Это немцы уходят из-под удара вашего соседа — сто тринадцатой дивизии. Не обращайте на них внимания.
— Стараемся.
Шкодунович был доволен ходом наступления. В другое время он бы, может, выказал неудовольствие по тому поводу, что комдив оказался где-то позади комкора, но сейчас только посоветовал не обращать внимания на немцев, блуждающих в горах, и этим ограничился. Он подошел к стереотрубе, уже расставленной разведчиками, припал к ней и целую минуту смотрел на Боговину, затянутую кисейной дымкой затухающего боя. Потом он распрямился, окинул долгим взглядом котловину меж сиреневых вершин. На бледном его лице картинно выделялись темные сдвинутые брови и черные, как смоль, усы, которых он раньше не носил. Надвинув на лоб козырек фуражки, чтобы лучи заходящего солнца не слепили и без того уставшие глаза, он спросил комдива:
— А почему, Василий Яковлевич, вы не представили капитана Дубровина к званию Героя?
Бойченко не ждал таких вопросов на НП да еще во время боя. Он помедлил, не торопясь с ответом.
— Заново оформите документы.
Комдив хотел как-нибудь помягче возразить, но комкор тут же и добавил:
— Кстати, я тоже виноват. Пока дело не дошло до командующего фронтом, никто из нас не спохватился. Негоже нам ревновать славу к своим подчиненным.
ГЛАВА 5
Штаб дивизии остановился в Подгораце, недалеко от Боговины, которая была уже занята полком Мамедова. До утра и нечего думать о новом броске вперед: почти вся артиллерия отстала, тылы растянулись, боеприпасы на исходе.
Ночь — самое время для штабной работы. Только ночью и можно наверстать упущенное, когда на переднем крае наступает передышка до рассвета. Майор Зотов всегда сам, никому не доверяя, вел журнал боевых действий, и сейчас, отправив донесение в штакор, он взялся за эту л е т о п и с ь в о й н ы. Последние дни было не до журнала, хотя он не любил откладывать лаконичные сухие записи, где должна быть только одна сущая правда и никаких эмоций, никакого украшательства суровых и обнаженных, как само оружие, фактов. В то же время Зотов берег ценные подробности: без подробностей нет истории. Комдив не раз посмеивался над ним, дивизионным П и м е н о м.
А капитану Головному Зотов поручил вести отчетные карты, как человеку, владеющему рисунком и каллиграфическим почерком. Комдив ворчал и на капитана за то, что тот слишком много тратит времени на свои картинки. Но как-то генерал-полковник Бирюзов лично похвалил комдива за штабную культуру. Тогда Бойченко, довольный похвалой, не стал больше поругивать ни Зотова, ни Головного за их чрезмерное увлечение х у д о ж е с т в е н н о й с а м о д е я т е л ь н о с т ь ю якобы в ущерб делам оперативным.
Сегодня они просидели до тех пор, пока не выгорел весь карбид в походных лампах. Офицеры связи, вернувшиеся из полков, давно спали в соседней комнате. Странная была ночь: тихая, спокойная, без единого выстрела, точно дивизия находилась во втором эшелоне не в меру затянувшейся обороны. Ни одной шифровки с в е р х у — от командира корпуса, и ни одного звонка с н и з у — от командиров полков. Бывают же такие ночи и на войне, когда люди, словно по уговору, не мешают друг другу выспаться как следует.
Начальник штаба еле растормошил своих помощников. Особенно долго не мог проснуться Головной, которому весь остаток ночи снились какие-то женщины в белом (ох, эти женщины! — нет от вас покоя фронтовикам во сне).
— Что-нибудь новое? — спросил Зотов, поспешно одергивая мятую гимнастерку.
— Новое, — сердито сказал полковник Некипелов.
Он расхаживал по длинной комнате, энергично затиснув руки за широкий глянцевитый поясной ремень. На стене висел большой групповой портрет: югославская королева Мария с сыновьями. Некипелов остановился против цветной репродукции, слегка покачиваясь на носках всем корпусом: это был признак того, что он настроен дурно.