Шрифт:
«Лейс» с особым вкусом
А потому, было так, что дьявол искусил Адама, и тот вкусил от запретного плода и нарушил заповедь, и этим он подчинился воле дьявола, ибо поддался искушению.
У. и З. 29:40
1
Если б какой-нибудь совершенно незнакомый нам проходящий мимо человек удосужился направить беглый взгляд в сторону, прямо на одетого в серый мешковатый свитер и широкие джинсы мальчика, в нерешительности бродящего у ступенек продовольственного магазина, то в его голове непроизвольно вспыхнула бы мысль: «Хей! Да этому пареньку и вправду не мешало бы скинуть пару десятков килограммов. Иначе к тридцати годам он явно сумеет заполучить роль Лёни Воронина, возможно, даже затмив своей формой всеми любимого Станислава Михайловича». Кому-то это может показаться не более чем забавной шуткой, ведь вряд-ли может найтись подобный великан.
В столь малый возраст весом Вова превосходил многих старшеклассников и некоторых взрослых: при росте сто сорок сантиметров, весил он вдвое больше положенной нормы. И самое страшное заключалось в том, что цифры всё больше и больше отшатывались от неё. Некогда выпирающий живот уже давно отвис над ремнём с проделанным шилом дырой, и многие обыденные дела стали доставлять ощутимый дискомфорт: Вова перестал носить кроссовки или ботинки, как только понял, что завязывание шнурков с брюхом «а-ля Пухляш» даётся крайне тяжело. Потому его выбор чаще останавливался на резиновых калошах или шлёпанцах. Таким же образом можно объяснит необычную привязанность к мешковатым свитерам (интересуясь хоть немного современной литературой, Вова точно обрадовался, узнав в одном герое Стивена Кинга самого себя). Родителям сложно было раздобыть для него подходящую одежду, и тогда в дело вступали широкие отцовские фланелевые рубахи и мешковатые свитеры. В остальном особых проблем не наблюдалось: Вовина мать расшила все имеющиеся его штаны до таких размеров, что запросто могла влезть в них вместе с мужем.
Смех, да и только… верно? Со стороны ситуация выглядела крайне несуразной и несерьёзной, особенно, когда проходя вблизи дома Лякиных, видишь эти самые штаны висящие на бельевой верёвке после стирки. Против воли вспоминались образы оторванных во время морского шторма парусов кораблей, ещё развевавшихся на рееке лёгким морским ветерком. Мы тихо хихикаем, прикрывая рот ладонью, а кто-то в ту же секунду тихо плачет, прикрыв ладонями глаза, который раз ощутив собственную беспомощность в попытке противостоять ожирению Вовы…
Мальчик вновь обеспокоенно оглянулся по сторонам, словно ожидая чей-то нежелательный (или же нет?) приход. После он поднял голову и уставился своими поросячьими глазками на длинное табло, висевшее на стене магазина. Медленно проплыло в сторону состоящее из гигантских красных букв название магазина «Малинка», и Вова увидел появившийся показатель времени: 14:15. Почти час назад в михайловской школе окончился пятый урок – последний урок для шестого класса. Дети давно разошлись по домам, и лишь он остался сидеть на скамейке у магазина, разделяя нарушаемое шумом немногочисленных проезжающих автомобилей одиночество с булкой из школьной столовой, которую ему отдала одна девятиклассница, не желающая портить фигуру выпечкой. Вова с радостью принял её, ибо свою давно съел. Вгрызаясь в сдобный мякиш и вкушая сочившийся из него вишнёвый джем, будто упырь, наслаждавшийся кровью разорванной бритвенно-острыми клыками жертвы, Вова почти не чувствовал преследовавший его с раннего утра волнительный трепет, граничащий с неприятным страхом, когда он, решив воспользоваться занятостью родителей, доящих коров, вскрыл свою копилку и извлёк из её содержимого сотню рублей.
Вы наверняка зададитесь вопросом: к чему такие сложности и опасения? Неужто ли без них нельзя обойтись? И я отвечу: по-другому Вова не мог поступить. Дело было в том, что катастрофически быстрый набор веса начал не на шутку беспокоить его родителей: восемьдесят килограммов точно не сумеют довести ребёнка до добра. Они уже видели жутко пылающие багряными огнями Вовины щеки и слышали одышку, душащую его при малейшей физической нагрузке. И дабы спасти ребёнка, им пришлось обратиться к крайним мерам: по советам осмотревшего Вову врача, из рациона мальчика исключилось большинство вкусных блюд (он считал, что исключили абсолютно всё съедобное). Приходя домой он более не чувствовал витающий в воздухе аромат готовящейся в духовке курицы или свинины, не слышал скворчание жареного картофеля с тонкими ломтиками сала и незабываемое бульканье варящихся в кастрюле пельменей, макарон и прочих обожаемых толстяками вроде него блюд. Им на смену пришли пареные в пароварке овощи и бесконечное множество овощных салатов и бульонов без единой крошки специй и мяса. Вместо газировки – обыкновенная вода, вместо зажаренных бабушкой в печи так полюбившихся ломиков хлеба – столь же хрустящие брокколи, нарубленные капустные листы, обильно сдобренные нерафинированным подсолнечным маслом, ломтики свежей моркови и огурцов. Короче говоря, Вовина жизнь превратилась в сплошной кошмар, иногда развеваемый школьными котлетами и аппетитными булочками (в душе Вова молился об не наступлении того рокового дня, когда мама решит прийти к директору школы с целью запрета дальнейших посещений им столовой). Но он даже не ведал, что овощная диета является только началом тех жутких событий, затягивающих Вову в себя, словно трясина, поглощающая неосторожного путника, ступившего мимо надёжной тропы.
Почувствовав поражение в неравном противостоянии с новым здоровым образом жизни, Вова всё-таки смирился с овощной диетой, хотя он уже и не чувствовал, садясь за стол, бывалого желания ощутить вкус приготовленного. Мальчик понял, что попытки противиться родительским прихотям (иначе он не мог их назвать) не только бесполезны, но и лишены смысла – возможно именно этот факт задел Вову сильнее всего. Родители особо не замечали результатов своей строгой деятельности: стрелка весов сдвинулась влево всего на какие-то ничтожные два килограмма, а пузо продолжало наносить жуткий дискомфорт сыну. Тогда-то им на ум и пришла идея поддержать его растительный рацион различными физическими упражнениями. С той поры Вова под нещадным и лишенным милостивого отголоска взором отца со слезами на глазах вынужден был не только бегать вокруг дома и на радость соседским детям исполнять гусиный шаг, скорее напоминающий шаг опьяневшего селезня, но ежедневно выполнять несколько подходов отжиманий и приседаний. В общем, кошмар достиг своего апофеоза. Кошмар любого пухлого ребёнка…
Мимо медленно проплыла серая «девятка». Необычно громкий шум двигателя, явно свидетельствовавший о некой неисправности или о её скорейшем приходе, заставил витающего в облаках собственных мыслей Вову вздрогнуть. Ведь точно так же шумел двигатель их семейного автомобиля, неизвестной ему марки! Но резко вздёрнув голову и чуть не рухнув со скамейки на пустующей детской площадки, он убедился в собственном наивном заблуждении и, ушедшее куда-то в Преисподнюю сердце, гулко прокатило по всему необъятному телу мальчика свой удар. За рулём сидел лысый мужчина, нацепивший на яйцеобразное лицо со сверкающим на солнце лбом тёмные очки. «Успокойся, – подумал Вова, провожая взглядом автомобиль, не спешащий на удивление разгоняться до той скорости, которая успешно позволит ему на повороте тараном взять забор находящегося вблизи дома. – Они ещё далеко. Достаточно далеко, чтобы пропустить половину той паршивой турецкой драмы, сводящей маму с ума, и не явиться к ужину».
И не успел мальчик закончить начатую мысль, как ряд мурашек прошёлся по его широкой спине.
Ибо он напомнил сам себе о неминуемой, и, возможно, долгожданной развязке этого пасмурного, прохладного дня…
Сегодня утром его пятилетняя сестра Соня проснулась с неприятным, раздражающим хныканьем, причиной которого послужила боль в районе коренных зубов. Никто особо и не удивился: четыре «Кит Ката», «Милки Вей», несколько желейных конфет и половинка разделенного с отцом «Киндера Сюрприза» исчезли во рту девочки чуть ли не за раз. А пронизывающая боль продолжала волнами пульсировать где-то в нервах, становясь с каждой минутой всё невыносимее и невыносимее. Потому родителями незамедлительно приняли решение везти усердно сопротивляющуюся дочь в центральную районную больницу на осмотр к зубному врачу. Всё было бы гораздо проще, если б подобные процедуры могли проводить и в Михайловке. Но, к сожалению, в этом умирающем селе, где количество магазинов превышает число возможных покупателей, от больницы осталось одно название и разваливающееся здание…
Они направились в сторону райцентра сразу же после того, как высадили Вову у ворот школьного стадиона, заросшего травой и разнообразным мусором, начиная от пластиковых стаканчиков и выцветавших обёрток из-под чипсов и кончая битыми пивными бутылками и коровьим дерьмом. Интересная ситуация выходила: лишь сугробы снега исчезали под жаркими лучами солнца, а талая вода впитывалась в землю, сюда с граблями и метёлками выходили почти все немногочисленные ученики в сопровождении учителей и классных руководителей, тративших несколько часов на тщательное облагораживание этой территории. Все они трудятся в поте лица, собирая гигантские кучи опавших листьев и отломанных веток. Но стоит только солнцу скрыться за горизонтом, окрасив его кровавыми красками, как все те же ученики вновь разбрасывают этикетки, бутылки и тому прочее. А у некоторых и вовсе хватает ума отпереть ворота и впустить стадо коров попастись на чистом, недавно убранном поле, где уже завтра они начнут проводить уроки физкультуры. Есть ли вообще логика? Вова не знал, да и вряд-ли хотел забивать свою голову такими скучными, по мнению мальчика, оставляющего то там, то тут фантики и обёртки батончиков, вопросами. Он лишь искренне радовался выпавшему на долю сестры наказанию, ведь та могла безнаказанно есть сладкое. И именно она, вовсе не подозревая, отвлекла на себя внимание родителей, оставив Вову с его планом в стороне.
Ещё один автомобиль промчался в направлении центра села, выплёвывая из-под колёс брызги дождевых луж. Солнце бледно возвышалось в сером небе. Смотря на него, Вова почему-то чувствовал грусть, скребущуюся в самой глубине сердца. От утренней радости не осталась и следа. На её фоне поблек страх, однако теперь мальчик снова ощущал лёгкие нотки, витающие вокруг. Может причиной печали послужило отсутствие чего-то, на чём можно было сконцентрировать новые мысли? Чего-то мягкого и сдобного… Чего-то вкусного и хрустящего…