Лэйси из Ливерпуля
Шрифт:
— Раньше ты вела себя иначе.
— Ну что ж, теперь я веду себя именно так. — Должно быть, она сошла с ума, когда спала с ним. Это произошло через два года после происшествия с Домиником Рейли. Все это время Микки не прикасался к ней — и до сих пор не трогал ее, хотя теперь Орла уже привыкла. Но все случилось еще до того, как она привыкла к этому, — когда она начала разъезжать по окрестностям на своем купленном матерью подержанном «остине-мини», распевая во все горло и чувствуя себя наконец свободной. К чувству свободы примешивалось какое-то глубокое отчаяние, желание, чтобы случилось хоть что-нибудь интересное и необычное.
Спустя какое-то время Орла приобрела привычку останавливаться у какого-нибудь Богом забытого бара, чтобы выпить стакан лимонада или апельсинового сока. При этом она чувствовала себя многоопытной светской львицей. Она доставала репортерский блокнот и делала вид, будто записывает что-то, чтобы люди принимали ее за деловую женщину, спешащую на важную встречу.
Однажды в баре к ней подошел мужчина и спросил, не может ли он угостить ее стаканчиком. Орла вежливо ответила ему, чтобы он убирался к дьяволу. Через несколько недель, когда ситуация повторилась, она согласилась принять угощение. Мужчина оказался коммивояжером, который в молодости выступал на сцене, поговорить с ним было интересно. Он попросил разрешения увидеть ее снова. Орла отказалась, хотя в глубине души наслаждалась запретным удовольствием, которое получила от этой встречи. Она казалась себе другим человеком.
Следующий мужчина, который предложил угостить ее стаканчиком, спросил, не желает ли она подняться с ним наверх в комнату.
— Вы хотите сказать, что остановились здесь?
— Нет, но я очень быстро могу это устроить.
— Знаете, я отвечу вам «нет». — Орла ощущала себя героиней романа. Встречаясь с мужчинами, она придумывала себе необычные романтические имена: Эстелла, Изабелла, Маделина, Заря.
Микки решил узнать, куда это она каждый день ездит на автомобиле.
— Да никуда, в общем-то, — туманно ответила Орла. — Так, по окрестностям. Иногда я беру интервью для газеты.
— Я думаю, что тебе все равно, куда ездить, лишь бы не быть дома, — оскорбительно заметил Микки.
— Ты первый это сказал, — резко бросила Орла.
Они грубили друг другу почти все время. Спали они в одной кровати, повернувшись спиной друг к другу. Одевались и раздевались в ванной.
Вернону Мэтьюзу она сказала, что ее зовут Грета. Они встретились перед самым Рождеством в маленьком, крытом соломой баре в Рейнфорде, где можно было переночевать и получить завтрак. В холле висели украшения из серебряной бумаги и стояла убранная гирляндами елочка. Вернону было около пятидесяти, у него были темные волосы, темные глаза и усики а-ля Кларк Гейбл. Он сказал ей, что работает коммерческим представителем одной инженерной компании и использует этот бар в качестве своего рода штаб-квартиры, когда оказывается на северо-западе.
Еще он сказал ей, что она — самая красивая женщина из всех, кого он когда-либо встречал. Его темные глаза сверкали от восхищения, когда он говорил это, и у Орлы сладостно защемило сердце. Она чувствовала себя очень странно, словно была пьяной, хотя пила только апельсиновый сок. Впоследствии она пришла к выводу, что он подсыпал ей что-то в питье.
Орла не помнила, чтобы согласилась подняться наверх, но, должно быть, она сделала это, потому что когда пришла в себя, то они с Верноном лежали на кровати обнаженными и занимались любовью. Ее первой мыслью было сбежать, но она поняла, что бесполезно пытаться спихнуть с себя навалившееся на нее тяжелое тело. Она подумала было, что, наверное, стоит закричать, но, если кто-нибудь придет, он может вызвать полицию, и тогда дело получит огласку и попадет в газеты — как раз за такого рода скандальными происшествиями она всегда охотилась сама как репортер.
Наконец Вернон, тяжело сопя, достиг шумного оргазма и обмяк на ней. Не говоря ни слова, Орла выскользнула из-под него, натянула на себя что-то из одежды и скрылась в ванной, где тщательно вымылась с головы до ног. Когда она вышла, Вернон Мэтьюз уже рассматривал содержимое ее сумочки, бесцеремонно вывалив его на кровать.
— Как ты смеешь! — возмутилась она.
Он попросту рассмеялся в ответ и взял в руки ее водительское удостоверение.
— Орла Лэвин, дом номер 11, Перл-стрит, Бутль, — прочел он вслух. — Так что никакая ты не Грета. И, если верить этой бумажке, ты замужем. А твой муженек знает, что ты болтаешься целыми днями, изображая из себя шлюху?
— Это тебя не касается. — Она выхватила удостоверение у него из рук.
— Я очень быстро могу сделать так, что это будет меня касаться.
Орла начала складывать вещи обратно в сумочку, с угрозой заметив:
— Если ты расскажешь что-нибудь моему мужу, он убьет тебя. Конечно, он может убить первой меня, но обещаю тебе, что ты будешь следующим.
Вернон снова засмеялся:
— Ой, как мне страшно, я весь дрожу.
Он лежал на кровати и смотрел, как она уходит. Орла помчалась в Бутль сломя голову, словно за ней гналась свора бешеных собак. Прошло несколько недель, прежде чем она снова заставила себя сесть за руль, и на этот раз ей пришлось выполнить настоящий заказ от «Кросби стар».
Она уже думала, что это ужасное происшествие осталось в прошлом, когда три месяца назад раздался телефонный звонок.
— Привет, это я, Вернон. Любовь после обеда, помнишь?
Орла была дома одна, и она почувствовала, как по коже у нее побежали мурашки.
— Что тебе нужно?
— Увидеть тебя. Я все время думаю о тех счастливых часах, которые мы провели вместе. Жду не дождусь повторения.
— Боюсь, что тебе придется ждать до скончания века, — коротко ответила Орла и повесила трубку.
Почти сразу же он позвонил снова. Она сняла трубку с аппарата и оставила ее лежать рядом, пока дети не вернулись из школы.
Звонки продолжались дней десять, обычно по утрам. Вероятно, у него хватало ума не звонить, когда дома был Микки. Потом последовал трехмесячный перерыв, и Орла уже подумала, что избавилась от него, но звонки раздались снова. Должно быть, он начинал названивать ей, оказываясь неподалеку от Ливерпуля, и делал это для того, чтобы помучить ее. Он напоминал ей о том, как они занимались любовью, причем вдавался в тошнотворные подробности, если она не бросала трубку, умоляя его прекратить.
Иногда он писал письма: ужасные, грязные письма, которые она сжигала, не распечатывая, как только понимала, от кого они. Это было очень неудобно, когда Микки был дома и забирал почту раньше ее.
— Ты разве не собираешься прочесть его? — спрашивал он, когда она засовывала письмо за сервант нераспечатанным, чтобы потом сжечь его.
— Прочту потом. Это какая-нибудь ерунда.
Как-то не очень давно она приехала в Кросби, чтобы передать в газету кое-какие заметки, и всю дорогу не сводила глаз с серой «марины», которая следовала за ней по пятам. Когда она вышла из редакции, Вернон уже поджидал ее, раскрыв Объятия.