Лезгинка на Лобном месте (сборник)
Шрифт:
– Да, конечно… вскрывать… – еле заметно поморщившись, согласился он. – И лично я – за то, чтобы вас напечатать, раз уж написали. Мы уже дали команду «Советскому воину». Но вот что я вам скажу на будущее, дорогой инженер человеческих душ: «Армию надо любить. Нелюбимая армия – это очень плохо… Для всех!»
В «Советском воине» меня все же не напечатали, потому что категорически против «клеветы на Вооруженные Силы» выступил генерал Волкогонов. Повесть увидела свет в журнале «Юность» только в 1987 году, когда немецкий любитель острых воздушных ощущений Руст загадочным образом пролетел пол-Союза и сел прямо на Красной площади, а Горбачев мгновенно воспользовался этим и поснимал кучу военачальников, вызвав оцепенение всесильных некогда структур, в том
Антиармейское ожесточение достигло такого градуса, что офицеры, выходя на улицу, старались лишний раз не надевать форму. Побить не побьют, а оскорбят запросто. Помню, как в те дни меня в качестве разоблачительного писателя пригласили в какую-то познеровскую передачу. Когда я вдруг, вопреки ожиданию, начал говорить о том, что борьба с недостатками в армии и борьба с армией не одно и то же, Познер на мгновенье забыл о своем тщательно выверенном имидже русского Фила Данахью и глянул на меня с чисто «кураторским» гневом. Удивительно, но мои слова вызвали не только бурное негодование собравшейся в студии прорабоперестроечной общественности, но и какое-то затравленное недоумение приглашенных на передачу военных. Они уже не верили, что кто-то из творческой среды может защитить их в эфире, считая, наверное, мое выступление каким-то изощренно-иезуитским режиссерским ходом, после чего наступит окончательный телевизионный погром.
Почему страна набросилась на свою армию с каким-то линчующим ожесточением? Что это было? Стихийный протест масс против нашей военной чрезмерности, которая приводила к вечному отставанию пресловутой группы Б? (Мой тихо инакомыслящий школьный учитель обществоведения пошутил однажды: «Запомните дети, группа А – «аборона», а группа Б – быт!) Возможно, это была аллергическая реакция на вбивавшуюся годами обязательную любовь к защитному цвету. Или же виной всему стали бурно вскрывавшиеся армейские язвы, в том числе и дедовщина. В общем, поводы, конечно, имелись… Но, заметьте, перестроечное общество резко разлюбило армию именно тогда, когда та совершенно искренне захотела стать лучше. Во всяком случае, такого неуставного беспредела, который бушевал во время моей срочной службы в 70-е, в конце 80-х уже не было.
В чем же дело? Тот, кто читал книжки по истории революционных переворотов, наверное, заметил, что любому изменению государственного строя всегда, в любой стране предшествует далеко не спонтанный, как потом выясняется, рост антиармейских настроений. И это естественно: человек с ружьем не только защитник в военную годину, в мирное время он опора существующего порядка вещей, который-то и предполагается изменить. Деморализованная армия бросает не только фронт военных действий, как это было в 1917 году, она еще оголяет и фронт внутренний, а такой есть в любом, даже самом благополучном и стабильном обществе. Распустите полицию и вооруженные силы в могучих процветающих Соединенных Штатах, и через месяц вы не узнаете эту страну, а возможно, даже не найдете на карте.
Когда Алексей Фатьянов сочинил свою знаменитую песню, где есть строчка «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат!..», редактор потребовал, чтобы автор срочно поменял «солдат» на «ребят». Почему? Да потому, что даже в сороковые годы, спустя четверть века после революционного сноса Российской империи, слова «солдат» и «офицер» все еще ассоциировались с царской армией и Белым движением, вызывая отрицательные эмоции, а наши, рабоче-крестьянские защитники социалистического Отечества именовались
Поэтому, уверяю вас, даже если в Советской армии не было бы никакой дедовщины, никто не посылал бы парней в Афганистан, а офицеры вдобавок кормили бы рядовой состав грудью, все равно всеобщая погонофобия конца 80-х годов представляется мне неизбежной. В ней были заинтересованы слишком многие: и внутри страны, и за рубежом. Первые (и среди них весьма высокопоставленные персонажи отечественной политики) понимали, что деморализованная армия не сможет противостоять уже намеченному к тому времени сворачиванию советского проекта и изменению государственного строя. Вторые, наши зарубежные доброжелатели, отлично знали, что умело подготовленный и направленный взрыв общественной неприязни к армии способен нанести обороноспособности потенциального противника такой урон, который не приснится никакому начальнику объединенных штабов в самом золотом сне.
Так и случилось. Полагаю, еще многие десятилетия у историков, изучающих документы горбо-ельцинского периода, будут шевелиться от ужаса волосы, ибо такого бессмысленно-панического саморазоружения могучей державы, саморазоружения, переходящего в саморазгром, человечество, пожалуй, еще не знало. Когда сегодня читаешь, сколько великолепной техники порезали «на иголки» ради благосклонного пентагоновского кивка, сколько дорогущего имущества бросили в местах былой дислокации во имя титула «лучший немец», сколько высочайших специалистов безжалостно вышвырнули из армии для укрепления «нового мышления», – понимаешь, почему среди людей, так или иначе причастных к обороне, в 90-е годы прокатилась небывалая, запредельная волна самоубийств.
Однажды, вскоре после расстрела Белого дома, я оказался на пресс-конференции рядом с последним министром обороны СССР и членом ГКЧП Дмитрием Язовым. Мы разговорились, и речь зашла о фронтовой поэзии, которую маршал знал и любил. Я же в свое время защитил кандидатскую диссертацию по этой теме, и мы, проникаясь друг к другу все большей симпатией, читали в подхват любимые строчки «стихотворцев обоймы военной»:
А вот – рубли в траве примятой!А вот еще… И вот, и вот…Мои товарищи – солдатыИдут вперед за взводом взвод.Все жарче вспышки полыхают.Все тяжелее пушки бьют…Здесь ничего не покупаютИ ничего не продают.Видимо, чтобы выяснить, с кем это он так упоительно беседует на свою любимую тему, Дмитрий Антонович тихонько подозвал организатора пресс-конференции и шепнул ему на ухо вопрос. Организатор шепнул ответ, после чего маршал изменился в лице и сказал, с ненавистью глядя на меня: «Вот из-за таких, как вы, развалился великий Советский Союз!» Со стыдом должен сознаться: в долгу я не остался, высказав твердую уверенность в том, что Советский Союз развалился из-за таких вот, с позволения сказать, полководцев, не способных взять на себя историческую ответственность в критический момент! В общем, объяснились…
Только со временем я понял: маршал никак не мог остановить начавшийся развал, ибо тогда, в переломном 91-м году, он и сам, глядя телевизор и читая газеты, уверовал в то, что армия не имеет права жестко вмешиваться в политический процесс, а если и имеет, то не до крови. Последние советские руководители отдали власть «демократам» подобно тому, как вполне разумная домохозяйка безвольно выносит свое золотишко вместе со сбережениями цыганке, позвонившей в дверь. Когда же «гипноз» проходит, домохозяйка винит себя, а маршал – писателя.