Лезвие бритвы (илл.: Н.Гришин)
Шрифт:
– Очень хорошо сказано – именно чувство жизни, – согласилась Тиллоттама, – а не так, как обычно – хватаемся за внешнее, за форму, содержание которой давно умерло, и приходим к пустой тоске. Не нужно так удивляться, – добавила Амрита с улыбкой, – разве одни мужчины имеют право читать Ауробиндо Гхоша?
– Я вовсе этого не подумал, только удивился.
– Чему же? Разве вы не говорили в прошлый раз, что тема изображения женщины и ее красоты – главная во всем искусстве Индии? Что миллионы ее статуй говорят о неизменном преклонении всего народа перед женским началом, а не
– Я не привык... – начал было Даярам и поправился: – Нет, вы не подумайте, я считаю, что наша женщина – это звезда Индии, опора и спасение нашего народа!
– Высокопарные слова и, как все высокопарное, лживые! – Тиллоттама рассмеялась недобро и презрительно. – Довольно, я слышала много о том, как у нас любят женщину. Вы с вашей сентиментальной звездой Индии, с женщиной в искусстве – что вы знаете о жизни, прекраснодушный муртикар?
Она замолчала, подняв голову.
Рамамурти растерянно смотрел на нее, не находя слов.
Тиллоттама ударила его очень больно, ибо для каждого настоящего художника грубое расхождение окружающей жизни с его идеалами – тайная и никогда не заживающая рана души.
– Да, это горькая правда! – наконец сказал он.
Тиллоттама внезапно смягчилась. С нежностью погладила плечо художника своей темной рукой, и ее браслеты скатились до локтя. Даярам вздрогнул от неожиданности.
– Глядя на ваше огорченное лицо, я вспомнила, что мужчины никогда не становятся совсем взрослыми. Может быть, в этом все дело? Но не будем углубляться в неприятное, у нас слишком мало времени. Расскажите немного о себе, вы такой интересный человек.
Даярам коротко рассказал о погибшем в войну отце – субадаре англо-индийской армии, о матери – учительнице, вырастившей его и двух его сестер.
– Раджастанец?
– Конечно, угадать нетрудно. А вы... вот вы – из Южной Индии. Майсур?
– Нет, не угадали. Траванкор-Кочин! Я из найяров.
– Повелитель Шива! Так вот откуда ваша свободная независимость! А я думал, что вы дочь магараджи!
– Вы все знаете! И в то же время совсем мало.
– Знаю, – заупрямился Даярам. – Даже то, что вас, найяров, считали четвертой кастой, а вы кшатрии, хотя и не носите священного шнура.
– Сдаюсь, – переходя от грустного тона к своей дразнящей усмешке, сказала Тиллоттама. – Нет, не сдаюсь. Найяры упоминаются еще в Махабхарате. Где?
Художник поднял обе руки над головой в шутливой просьбе пощады.
– В истории принца Сахадевы, который на юге встретился с царем Синечерным. В его царстве женщины были особенно прекрасны и пользовались не слыханной нигде моральной свободой, – важно сказала Тиллоттама.
– Что они и теперь особенно прекрасны, в этом нет никакого сомнения, – сказал Даярам на малаяламе – языке юга Малабарского побережья.
Тиллоттама даже отшатнулась.
– Во время войны мы жили у мужа старшей сестры в Тривандраме, – пояснил художник на том же языке.
– А я родилась около Нагеркойла, но родители давно переехали в Мадрас. Там я училась в школе танцев, но мама сильно заболела, и тетя взяла меня к себе в Бенгалию...
– Не смею настаивать, но мне интересно все, что касается вас.
– История эта длинная и грустная.
– Тогда скажите хоть, где вы живете сейчас?
– В Лахоре.
– Как в Лахоре? Вы пакистанка? – вскричал художник.
– Сейчас – да!
– И там вы замужем? Тогда как же... вы здесь одна?
– Я там не замужем, но здесь не одна, – резко ответила Тиллоттама, бросая взгляд на часики – жест, больше всего страшивший художника.
– Хорошо, я вижу, что утомил вас расспросами. Дайте мне вашу ладонь – ну, вот видите, знак анкабагра для управления слоном – признак королевского происхождения. Я не сомневаюсь, что на левой подошве у вас есть кружок, означающий, что вы рождены быть королевой, – шутил Рамамурти, стараясь развеять возникшее отчуждение.
– Не королевой я рождена, а рабыней, – нежданный надрыв прозвучал в ее словах, и она мгновенно переменила тон, – как все мы, индийские женщины... Но мне пора, сейчас стемнеет. Я снова благодарю вас, мой ученый друг, – она опять поклонилась, как артистка.
– Вы позволите мне считать себя вашим другом?
– Не знаю. Я скоро должна уехать.
– Но мы встретимся еще?
– Хорошо! Но не завтра. Может быть, через два дня, может, через три. Не делайте несчастного лица, я все равно не смогу. Хорошо, пусть в пять часов у льва, через два дня. Но если меня тогда не будет, тогда... тогда вы найдете записку в пасти льва. Вы умеете читать малаялам? Со лонг, как говорят англичане.
Рамамурти не успел опомниться, как остался один в пустом храме. Неясное чувство печали осталось у него от второго свидания с Амритой-Тиллоттамой, так не похожего на буйную радость первой встречи. У его новой знакомой чувствовалось несчастье, прикрытое радостью юного здоровья. Какое? Что могло омрачить жизнь такой красивой девушки, гордой найярки?
И Рамамурти пошел домой, стараясь припомнить все, что ему было известно о найярах.
Эти обитатели Малабарского берега, одни из наиболее культурных и просвещенных индийских народностей, сохранили древний матриархальный уклад общественной жизни. Пережитки матриархата, кроме них, известны лишь среди малых племен Индии, так называемых жителей холмов, а в других странах мира – еще у туарегов Сахары.
Но нигде в мире равенство женщины и мужчины не проявляется в столь законченном и чистом виде, как у найяров, в деревнях и среди знатных семейств. Брак у найяров не составляет священных уз, повергающих женщину к стопам мужчины с обязательством до смерти служить ему. Замужняя женщина не покидает своего дома, а мужчина – своего. Дети живут с матерями и их родственниками по женской линии, дядями и тетями, которые составляют экономическую основу семейств.
Старший мужчина является главой всей семьи, но не имеет никаких особых прав распоряжаться имуществом без согласия остальных ее членов. Для найярского мужа неприлично приводить в свой дом жену и детей более чем на несколько дней. Уважающие себя женщины должны отказываться от подарков со стороны мужей.