Лезвие страха
Шрифт:
– И это радует. Отвечай на вопросы здесь, или тебе придется делать тоже самое, но не сидя на стуле, а свисая вниз головой с дыбы… Так что, возьми себя в руки. Ты понял?
В ответ опять всхлипы и кивание. Селин прищурился и дал знак капралу выйти. Гигант четко развернулся и исчез за дверью.
– Я не силен в истории, монах… Тем более, в истории церкви. И ты сейчас меня просветишь. И чем подробнее и точнее будут твои ответы, тем больше вероятность того, что сегодняшнюю ночь ты проведешь в своем приюте, а не в обществе гранд-палача. Итак… Что из себя представляет пресловутый апокриф Митча? Говори языком понятным, без всяких ваших церковных премудростей.
Монах вздрогнул, и испугано вращая глазами, быстро заговорил:
– Этой одна из тайных книг, великий генерал… Одна
– Что за Веррита? Подробнее…
Монах посветлел лицом, глаза его лихорадочно заблестели, стало ясно, что такие истории и есть смысл его никчемной жизни. Когда он заговорил. Селину показалось, что от прежнего испуга перед всемогущей имперской разведкой у него не осталось и следа.
– Еретик Веррита – один из тех, кто попытался расшатать устои веры нашей, и было это еще при правлении императора Адальберта Шестого, во второй половине шестого века по исчислению Новой Империи. По книгам, Веррита родился прямо посреди кровавого сражения, когда его мать билась в рядах защитников Сафира. Город осаждали войска бриульского князя Роберта Третьего "Расчленителя", и судьба защитников города была предрешена – все они погибли на кольях, и их трупами еще долго пировали падальщики… Младенца Верриту, завернутого в окровавленный плащ убитого солдата подобрал безымянный священник из обители Семиндар, мальчик вырос и отдал всего себя служению господу, и в вскоре сам возглавил Обитель. Он был прекрасным оратором и проповедником, знал позабытые языки и изучал самые древние книги, от времен Старой Империи. Легенда гласит, что в одной из книг Веррита наткнулся на описание чудодейственных ритуалов, пришедших из глубин веков. Изучив эти практики, Веррита отправился к архиепископу Митчу. В лице старого архиепископа Веррита нашел поддержку и понимание и после нескольких лет, проведенных в суровой аскезе и изучении древних книг, сам Митч написал тот апокриф, точнее будет сказать, что это верный Веррита переносил откровения Митча на пергамент. Вдвоем они собрали приверженцев из наиболее преданных и решили открыть глаза духовенству, на истинную, как им казалось веру, но главы Святой Церкви Иллара не пожелали изменять канон, и даже более, они ополчились на Митча, они предали его имя анафеме, а "Видения смуты и тайные проповеди" запретили под страхом смерти. Митч был схвачен и сожжен на костре, а Веррите удалось бежать. Он собрал вокруг себя целую общину, они путешествовали по Лаоре и проповедовали свою новую веру, но везде подвергались гонениям. Вскоре и сам Веррита был схвачен властями города Термбур. Его сторонников распяли вниз головами вдоль дорог, а самого Верриту четвертовали, а останки сожгли, поливая черной смолой.
– В чем заключалась основная доктрина учения Митча, и почему церковь прокляла его имя и охотилась на его последователей?
– Апокриф Митча, великий генерал, это повествование о Хаосе. О том, как Джайллар порабощает людей. Митч считал всех людей изначально проклятыми прикосновением Хаоса. Он считал Хаос недугом, болезнью, поражающей человечество через кровь, и использовал древние ритуалы для очищения.
Селин недобро ухмыльнулся и прорычал:
– Так это он первым начал пить человеческую кровь, да монах?
Брат Спуцилла испуганно закивал. Его губы мелко дрожали.
– Да, великий генерал… Митч считал, что только так он может спастись от приближающего Хаоса…
– А ты, значит, перевел этот самый апокриф и торжественно вручил Корраде? Вот интересно, выпил ли он кровь старого Вальтера… Ладно, ты мне отвратителен, как и все ваше мерзкое братство. Что это еще за Списки Желанных?
– Это мифический документ, создание которого приписывают самому Веррите, великий генерал. В этих списках указывались великие рода Лаоры, изначально несущие в себя гнусное семя Хаоса. Этих списков никто никогда не видел, и упоминаются они лишь дважды: в протоколах допросов самого Верриты, которые проводил канонизированный ныне святой отец Кунди, и протоколах допросов проклятого трупоеда Дракона Им-Моула…
– Но ведь Коррада поручил тебе отыскать эти Списки? Возможно, они действительно существуют?
– Нет, великий генерал… Я уверен, что их никогда не существовало…
– Ну, значить тебе придется их создать, монах… – Селин устало порылся в свитках на столе и выбрал один из них. – Вот. Это тебе за образец.
Монах уставился на пергамент вытаращенными от ужаса глазами. Селин швырнул свиток ему под ноги и медленно проговорил:
– Прочти это внимательно, монах. Ты создашь такой же свиток, придашь ему вид древнего, надеюсь, тебя не надо этому учить, и передашь его в Дрир. Времени тебе на это – три дня. Мои люди буду следить за тобой. Если ты задержишься с работой – тебе отрубят ноги и накормят ими весь приют. Если ты попробуешь обмануть нас – твоя смерть будет ужасной. Помимо этого, на словах ты передашь, что первый в списке, некий Анджей Гларум, потомок термбурских князей, проживает в пригороде Вивлена, адрес там указан. Стража!
В кабинет вошел тот самый огромный капрал и выжидающе посмотрел на генерала. Селин, глядя как монах подбирает дрожащими руками свиток с пола, тяжело вздохнул и отдал приказ:
– Капрал, этого мерзавца передашь моему дежурному офицеру. Пусть его доставят в приют, туда откуда взяли, и не спускают глаз.
Глава 41
– Жрать-то как охота… – Сивый привалился спиной к стене, достал из-за пазухи тряпку и принялся оттирать потемневшее от крови лезвие меча. Рядом, тяжело дыша, присел Людоед.
– Жрать-то? На вот, пожри… – Он вытащил из кожаной сумки на поясе сухарь и протянул Сивому. Сивый откусил кусок, прожевал и вернул оставшееся.
– Сами лопайте, господин лейтенант. Неизвестно, сколько мы еще здесь проторчим.
– Скоро, рыбий глаз, скоро все кончиться…
В полутемном зале мечники сбились у стены, подальше от разбитых окон, через которые с площади тянуло промозглой сыростью и дымом. Возле окон остались лишь несколько человек с арбалетами. Солдаты, изнуренные многодневными сражениями молча передавали друг другу бурдюки с вонючей водой и зябко дышали на замерзшие руки. За стенами шумел непрекращающийся дождь, там, за пеленой дождя где-то вдали зычно перекликались люди, и было непонятно, то ли это враги, готовящиеся к штурму, то ли это бравые бирольцы из имперской бригады, отчаянным броском захватили две древние башни у противоположного конца площади.
Людоед оглядел заваленный трупами зал, и пробурчал:
– Мертвых… Того… Убрать надо. Там за коридором дырка в подвал есть, надо посбрасывать…
Сивый устало кивнул, но с места не тронулся. Из кучи тел в самом центре зала донесся жуткий стон, один из монахов зашевелился, перевернулся на живот и вдруг пополз прямо на Сивого. Он полз, тряся окровавленной головой, на которой невозможно было различить черт лица, а за ним по полу тянулись сизые потроха. Сивый вскочил и одним ударом отделил голову монаха от тела. Обезглавленный труп рухнул, из перерубленной шеи толчками выплескивалась темная кровь.
Сивый с сожалением посмотрел на свой меч, поднял с пола тряпку и снова принялся отирать лезвие. Сидящий в угу молодой солдат вдруг зарыдал. Сивый покосился в его сторону, но промолчал. Людоед нехотя повернул голову и бросил сквозь зубы:
– Питер, заткнись…
Солдат зарыдал еще громче. Пряча лицо в ладонях он привалился боком к стене и уже не плакал, а выл по-звериному. Остальные мечники поторопились отойти от него подальше. Людоед скривился.
– Это война, сынок. Война, за которую государь наш император платит тебе деньги… Надо было оставаться в своей деревне, у мамки за пазухой, рядом с теплой сисей. Если не перестанешь выть, я самолично перережу тебе глотку… Вот так, так намного лучше, рыбий глаз…