Лезвие света
Шрифт:
– Сальво, мне только что звонили из Монтелузы.
– И что?
– Бонетти-Альдериги пару часов назад попал в больницу.
– Серьезно? А что с ним?
– Плохо стало. Вроде что-то с сердцем.
– Насколько плохо?
– Не сказали.
– Узнай и доложи.
Ауджелло вышел. Фацио не сводил глаз с Монтальбано.
– Комиссар, что с вами?
– В каком смысле?
– Когда Ауджелло сообщил новость, вы побледнели. Не думал, что вы настолько переживаете.
Мог ли он сказать,
Комиссар ответил нарочито резко:
– Конечно переживаю! Как-никак, мы ведь люди, а не скоты!
– Извините, – ответил Фацио.
Они помолчали. Вскоре вернулся Ауджелло.
– Хорошие новости. Это не сердце и вообще ничего серьезного. Несварение. Вечером выпишут.
В глубине души Монтальбано вздохнул с облегчением. Сон все-таки не был вещим.
В художественной галерее, расположившейся посреди главной улицы, не было ни души. Монтальбано эгоистично возликовал: никто не будет мешать любоваться картинами. Были выставлены пятнадцать художников, по одной работе от каждого. Мафаи, Гуттузо, Донги, Пиранделло, Моранди, Биролли… В общем, сплошное блаженство.
Из-за двери – за ней, вероятно, находился офис – вышла элегантная дама лет сорока в платье-футляре, красивая, высокая, длинноногая, большеглазая, скуластая, с черными как смоль длинными волосами. На первый взгляд похожа на бразильянку.
Улыбнулась, подошла, подала руку.
– Вы комиссар Монтальбано, верно? Я видела вас по телевизору. Марианджела Де Роза, для друзей – Мариан, хозяйка галереи.
Монтальбано сразу к ней потянуло. Такое хоть и редко, но все же с ним случалось.
– Мои поздравления. Отличные работы.
Мариан рассмеялась:
– Слишком красивые и дорогие для вигатцев.
– Действительно, галерея, подобная вашей, здесь… Я не совсем понимаю, как…
– Комиссар, я не настолько наивна и умею вести дела. Эта выставка – лишь приманка. На следующей я покажу гравюры – само собой, высокохудожественные, – но намного более доступные.
– Остается лишь пожелать вам успеха.
– Спасибо. Можно узнать, какая картина вам особенно понравилась?
– Да, но если вы думаете уговорить меня на покупку, то лишь зря теряете время. Я не в состоянии осилить…
Мариан рассмеялась.
– Я задала вопрос не без задней мысли, это правда, но только с целью получше вас узнать. Полагаю, я многое могу понять о мужчине, зная, какие художники ему нравятся и какие книги он читает.
– Знавал я одного мафиози – тот порешил человек сорок. Рыдал от умиления перед картинами Ван Гога.
– Ну же, комиссар, не язвите. Ответьте на мой вопрос, прошу вас.
– Ладно. Картина Донги и работа Пиранделло. В равной степени. Не знаю, которую
Мариан бросила на него взгляд, сощурив свои огромные глаза-маяки.
– А вы знаток.
Прозвучало не как вопрос, а как утверждение.
– Не то чтобы знаток. Немного разбираюсь, это да.
– Отлично разбираетесь. Признайтесь, у вас дома что-то висит?
– Да, но ничего значительного.
– Вы женаты?
– Нет, я живу один.
– Пригласите меня как-нибудь посмотреть на свои сокровища?
– Охотно. А вы?
– Я – что?
– Вы замужем?
Мариан скривила красивые алые губки.
– Была, развелась пять лет назад.
– Но как вы оказались в Вигате?
– А я местная! Родители перебрались в Милан, когда мне было два года, а брату Энрико – четыре. Энрико вернулся сюда через пару лет после защиты диплома, он владеет соляной шахтой близ Сикудианы.
– А вы почему вернулись?
– Энрико и его жена очень настаивали… У меня был тяжелый период после того, как муж…
– У вас нет детей?
– Нет.
– Почему вы решили открыть галерею в Вигате?
– Чтобы чем-нибудь себя занять. Между прочим, у меня неплохой опыт. Когда я была замужем, держала две небольшие галереи, одну в Милане, а другую – в Брешии.
Вошли, озираясь, будто ожидали нападения, мужчина и женщина лет пятидесяти.
– Сколько платить? – спросил с порога мужчина.
– Вход свободный, – ответила Мариан.
Мужчина шепнул что-то на ухо женщине. Та – ему. Потом он заявил:
– До свидания.
Парочка развернулась и вышла за дверь. Монтальбано и Мариан дружно расхохотались.
Спустя полчаса комиссар тоже покинул галерею, условившись с Мариан, что завтра в восемь вечера заедет за ней и они поужинают вместе.
Вечер был погожим, так что комиссар накрыл на стол на веранде и доел оставшуюся с обеда запеканку. Потом закурил и стал смотреть на море.
Наверняка после утренней размолвки Ливия не перезвонит – будет хранить молчание не меньше суток, чтобы показать, насколько она обижена.
Ни читать, ни смотреть телевизор ему не хотелось. А хотелось просто сидеть вот так и ни о чем не думать.
Затея безнадежная, потому что мозг, не желая пребывать в праздности, начинает заваливать тебя сотнями тысяч мыслей, высверкивающими одна за другой, как огни фотовспышки.
Сон про гроб. Инициалы Бонетти-Альдериги, вышитые на саване. Картина Донги. Катарелла с его латынью. Ливия, которая не узнала его по голосу. Картина Пиранделло. Мариан.
Кстати, Мариан.
Почему он сразу согласился, когда она предложила поужинать вместе? Лет двадцать назад он бы ответил иначе, наверняка бы отказался, да еще и съязвил бы.