Лгунья Ивановна в Париже

Шраер-Петров Давид

Таисия Ивановна вернулась к нам, как триумфатор возвращается к обожающим согражданам. «Закажем кофе с пирожными — здесь изумительные эклеры — и я вам расскажу о потрясающей новости!» Мы заказали. Нам принесли. Мы приготовились слушать. «Наталья Борисовна совсем была готова вызвать такси и ехать к нам, как из Ниццы позвонил Г-ский и срочно потребовал ее к себе вычитывать верстку романа, который выходит в издательстве „Галлимар“. Номер в гостинице забронирован, и она едет ночным поездом.» «А как же…?» —

вырвалось у меня. «Когда вы возвращаетесь в Штаты?» — «Через неделю». — «Ну, времени предостаточно!» — как ни в чем не бывало ответила Таисия Ивановна, заглядывая в счет, принесенный официантом и который я горестно и безуспешно изучал, надеясь, что при переводе (опять проблема перевода!) с франков на доллары цена за ужин окажется не такой разрушительной. «Надо сказать, что в солидных парижских ресторанах цены держатся почти на одном уровне долгие годы», — сказала Таисия Ивановна. «На стабильном и высоком!» — добавила Мила. — «Да, именно! На стабильном и высоком. При том, что качество пищи никогда не ухудшается. Даже во время оккупации, по словам моего покойного отца, можно было симпатично пообедать на Монпарнасе». — «Так вы находились в Париже во время немецкой оккупации?» — «Вынуждены были. Отец участвовал в Сопротивлении, формально оставаясь директором банка. А мы с братом (дети девяти и семи лет) и покойная мама создавали для нацистов иллюзию нормальной французской семьи, и тем самым отводили от дома всяческие подозрения. Отец очень помогал Сопротивлению деньгами и советами. У нас даже первое время скрывалась вдова поэта Х-вича, пока ее не арестовали и не депортировали в Германию как еврейку». Таисия Ивановна потребовала еще чаю и новую порцию пирожных. В том числе миндальных. «И ваша семья продолжала жить в Париже, как ни в чем не бывало, когда несчастная вдова поэта Х-вича была у порога газовой камеры?» — спросила Мила. — «Но ведь не идти же нам за ней, коли мы не евреи!»

Вечер, провалившийся из-за отъезда моей потенциальной переводчицы в Ниццу, и практически погребенный под каменными плитами громадного счета, грозил было завершиться нашим полным разрывом с Таисией Ивановной из-за горячечного стремления Милы к выяснению правды до конца. Я смотрел на жену с мольбой, поглаживал ее руку, намеренно кашлял и тому подобное, пока она не оставила Таисию Ивановну в покое. Правда, и сама издательница альманаха, в котором я теперь и не надеялся напечататься, делала вид, что ядовитые вопросы Милы относятся к иному лицу.

После ресторана мы взяли такси и проводили Таисию Ивановну. Ее квартира находилась посередине между «Le Meridien» и нашей гостиницей.

Какие-то смутные подозрения заставили меня начать шарить среди литературной и окололитературной братии, которая роилась вокруг эмигрантской газеты «Русская мысль» и журнала «Стетоскоп», и передавать Наталье Борисовне (переводчице), что я в Париже и хочу с ней увидеться. Как ни странно, она немедленно отозвалась, и мы договорились встретиться в том же самом кафе «La Caupole», которое посещали когда-то Жан-Поль Сартр и его подруга Симона де Бовуар.

Наталья Борисовна оказалась миловидной шатенкой в том прекрасном и опасном возрасте, когда его обладательница может баллансировать между затянувшимся летним и преждевременным осенним временем жизни. Она сразу же успокоила меня, сказав несколько приятных слов о деревенском мемуаре и готовности его переводить. Мила осторожно спросила: «Как там в Ницце с погодой?» Мне показалось, что Наталья Борисовна была несколько удивлена вопросом, но вежливо ответила: «Кажется, тепло и мило, как всегда бывает весной. Впрочем, я могу ошибиться. Случаются дожди». Я дипломатично сказал: «Надеюсь, что на вашу долю дождей не досталось?» Мне показалось, что Наталья Борисовна была несколько озадачена вопросом. «Собственно, я была в Ницце года два-три тому назад и в сентябре, а не в мае, так что на мои сведения полагаться трудно». Мы поняли, что наше смутное подозрение о том, что Таисия Ивановна просто-напросто околпачила нас, как простодушных провинциалов, наше подозрение, что Таисия Ивановна — профессиональная лгунья, которая выставила нас на несколько сотен, полностью подтвердилось.

«Скажите, а не встречались ли вы с Таисией Ивановной несколько дней назад?» — спросила Наталья Борисовна, и веселые искорки зажглись в ее темно-каштановых радужках. «Да были с ней в „Le Meridien“ и ждали вас весь вечер, пока не выяснилось, что вы едете в Ниццу ночным поездом». — «Все ясно. Обычный финт Таисии Ивановны. Новички попадаются, как голуби в силки!» Мы оставили Ниццу в покое, тем более, что Наталья Борисовна неожиданно рассказала, как ее сына, студента-медика, избили в электричке. «Мы живем в деревне, в сорока километрах от Парижа. Как выяснилось, это были молодые парни, родители которых эмигрировали из Алжира. Они приняли моего сына за еврея». «А вы разве нет?» — спросила Мила и осеклась. «Абсолютно нет! В том-то и дело, что нас вечно принимают за евреев. Особенно опасно было во время войны. Из-за нашей семейной смуглости и черноглазости, которая у русских еще со времен татарщины, моему деду и отцу надо было вечно входить в объяснения с бошами. А теперь арабы!» «Да, несомненно, это ужасно, когда тебя принимают за другого», — сказал я, понимая, как трудно вырваться из круга проклятого еврейского вопроса, не поранившись о колючую проволоку лжи.

Апрель 2009, Бостон