Лгунья-колдунья
Шрифт:
— Каким еще цветочкам? — пролепетала Галина.
— А тем, что ты заварила вместе с жасмином. Я специально прихватила с собой банку с лепестками белого олеандра, так, на всякий случай. Прелестное, между прочим, растение, я его обязательно посажу у себя в саду, когда куплю виллу! Красивое и в то же время — смертельно ядовитое, прямо как я! Причем остается опасным даже после, так сказать, смерти. Лепестки — ядовитые, сухие ветки — ядовитые, даже дым от сухих веток — и тот ядовитый! Прелесть! — Она аж причмокнула от восторга. — Ничего, подействует, думаю, совсем уже скоро.
— Так
— Я же сказала — в банке, ты что, тупая, что ли?
— Так я вашу банку не трогала, подумала — чего гостью обделять, когда у нас свой чай с жасмином есть…
— Что‑о‑о?! — оторопела Квятковская, на мгновение замешкавшись.
И это мгновение попытался использовать Матвей. Но он был слишком далеко…
Отчаянный рывок не удался, Кравцов был в метре от твари с пистолетом, когда налетел на пулю, глухо чвякнувшую в бедро. Затем дуло устремилось к Ирине, бросившейся к упавшему мужчине, но в этот раз смертельное жало разминулось с жертвой.
Потому что в спину Квятковской ударила распахнувшаяся от мощного толчка дверь.
Не удержавшись на ногах, Дина покатилась по полу, визжа и стреляя во все стороны. А в следующее мгновение замерла на полу сломанной куклой, получив удар в голову. Не смертельный, но надежный.
— Это что тут у вас? — с трудом переводя дыхание, осведомился здоровенный парень в черной униформе. — Вечеринка такая, что ли? Соседи на пост охраны позвонили, сказали, что стрельбу слышат, вот я и зашел проверить.
Удачно зашел.
Эпилог
— Это самые милые и очаровательные малыши в мире! — проворковала Инесса, склонившись над большущей плетеной лежанкой, в которой копошились возле теплого маминого живота шесть слепых алабайчиков пяти дней от роду. — Ваш Тамерлан Хан оказался замечательным отцом.
— Не то слово! — Лана с улыбкой следила за смешными мохнатыми колбасками. — Причем именно отцом, а не самцом‑производителем, как это обычно бывает в собачьем мире.
— И не только в собачьем, между нами, девочками, говоря, — вздохнула Инесса, выпрямляясь. — В мире людей это тоже случается, причем не намного реже, чем в собачьем. А Тимка так нежно и трогательно относится к своей жене, что прямо слезы наворачиваются… — Она вытащила отделанный тонким кружевом носовой платочек и промокнула им глаза. — Всю беременность нашей девочки навещал ее, а уж когда щенки в этот мир запросились — помните, Ланочка, что он устроил?
— Еще бы не помнить! — Девушка потрепала по голове застывшего охранным столбиком возле семьи пса. — Едва ворота в доме родителей не снес! И вообще нас с Кириллом забросил, сюда переселился, изменник!
Алабай с укоризной посмотрел на хозяйку: «Не стыдно? С вами все в порядке теперь, хозяин поправился, угрозы больше нет, а здесь вон, видите — два бестолковых двуногих, которые даже охрану толком организовать не могут!
И это действительно было так. Кирилл давно уже выздоровел, Матвей Кравцов тоже поправился после ранения в бедро, угрозу надежно изолировали в закрытом отделении специализированной психиатрической клиники, а новогодние каникулы они решили провести в доме Красичей‑старших. Куда на встречу Нового года решено было собрать всех, родившихся заново два месяца назад: Ирину с Матвеем, Лену Осеневу и, само собой, Галину, чья бережливость уберегла их всех от смерти.
Следовало отдать должное маниакальной изобретательности тихой библиотекарши, обычные убийства ей были неинтересны. Вернее, неинтересны тому, кому она приносила свои жертвы.
Как, когда, по какой причине произошел сдвиг в психике Диночки Квятковской, определить было сложно. Да и произошел ли вообще — вполне возможно, что девушка родилась такой, получив болезнь вместе с набором генов. Ведь личность ее отца так и осталась для всех тайной, унесенной матерью Дины в могилу.
Потому что вряд ли сумасшествие притаилось в роду Квятковских, роду красивых, властных, жизнелюбивых людей, женщины которого сводили с ума мужчин до самой старости.
И обожали своих близких — родителей, братьев, сестер, но больше всего — детей. И Марина Сергеевна, мама Дины, надышаться не могла на свою хрупкую, тихую, болезненную девочку, искренне переживая за отсутствие у девочки какой бы то ни было личной жизни. Даже друзей у доченьки не было, совсем.
Поэтому Марина Сергеевна была счастлива, когда Диночка подружилась с Неличкой и ее компанией. И как это раньше она не додумалась познакомить свою девочку с дочкой Карины?
Не додумалась, потому что никто не подтолкнул к этой мысли, никто не навел.
И Венечка Путырчик, общавшийся в Интернете с «чуваком, побывавшим на Сейдозере», понятия не имел, что этим чуваком является хрупкая библиотекарша. Как, впрочем, и другие будущие туристы, полагавшие, что заинтересовались сайтом «Космопоиска» совершенно случайно.
Почему выбор сумасшедшей девицы пал именно на Лену Осеневу, Веню Путырчика, Ирину и Вадима Плужниковых, Бориса Марченко и Нелли Симонян?
В этом следствие так толком и не разобралось. Дина, холодно усмехаясь, твердила одно: «Их выбрала не я, их выбрал Он и подсказал мне, кого искать». Он, по словам Квятковской, — тот самый шаман‑нойд, к могиле которого сумасшедшая потащила туристов.
Порой Лана начинала сомневаться — а действительно ли Дина психически больна? Не скрывается ли за ее действиями что‑то другое? Не родила ли Марина Сергеевна Квятковская, сама того не ведая, ребенка от Зла?
Будучи человеком, привыкшим мыслить логично и прагматично, Лана гнала от себя мистические мысли метлой разума, старательно высмеивая саму себя. Ну действительно, просто фильм «Омен» какой‑то! Или «Ребенок Розмари». Или фантазии Стивена Кинга.
В жизни этого нет и быть не может.