Лгунья
Шрифт:
Мои рукоплескания, миссис Картер. Отлично сыграно.
Бывают дни, когда я вообще ее не вижу. Ее мужа я видела всего один раз, потому что обычно он берет машину. «Бентли», никак не меньше – у них в особняке на первом этаже гараж, – и я узнала по фотографиям его лицо.
Помимо обычных курьеров и службы доставки, в дом приходит и уходит только один человек. Женщина, старше Ханны, лет сорока. Очень худая. У нее прямая спина, словно ее обучали в армии. Подозреваю, она из прислуги – есть что-то такое в ее движениях, в том, как она спешит, когда приходит и уходит. Особенно когда уходит.
Иногда Ханна берет такси. У нее привычка выходить на Парк-авеню и ловить машину там, поэтому я
Пока что Ханна ходила к своему мозгоправу дважды. Мне хочется узнать, в чем дело, поэтому я позвонила и сама договорилась о приеме.
– У доктора Мэлоун есть свободное время пятого декабря, в десять тридцать.
– Пятого декабря? Но это же через несколько месяцев!
– Да, мы очень заняты.
Она, его секретарша, произносит это самодовольным тоном. Как нечто хорошее. Мне хочется указать на то, что для психолога быть занятым означает то, что он не слишком сведущ в своем ремесле. Меня так и подмывает спросить: «Это что, постоянные клиенты, заполнившие всю сетку приемов на несколько месяцев вперед? У вас есть скидки на пакет из десяти посещений? И что это тогда говорит о качестве вашей работы? Меня это очень интересует; психика у меня тоже ни к черту».
– Вас записать на прием?
– Да, пожалуйста.
– Первый сеанс стоит двести семьдесят долларов, – самодовольным тоном объявляет секретарша. Я недовольно фыркаю, после чего притворяюсь, будто кашляю. – Вас это устраивает? – добавляет она.
– Да, все замечательно.
– Если вы отмените визит меньше чем за семь дней до назначенного срока, предусмотрен штраф в размере пятидесяти процентов.
У меня нет никакого желания посещать доктора Мэлоун. Только не за такие деньги. Я меняю местами две цифры в номере кредитной карточки и диктую вымышленный номер телефона.
Глава 4
О том, чтобы Ханна работала у нас, впервые завела разговор Оливия Кортес. Наша няня, имени которой я не помню, выходила замуж и увольнялась, а у матери не получалось найти замену.
По какой-то прихоти судьбы то лето было одним из лучших в моей жизни. Мы с Филиппой, моей лучшей подругой, отправились на целый месяц в лагерь, где обучались верховой езде. Мою лошадь звали Пуговка: восхитительное создание, практически белое, с бурым ромбовидным пятном на носу. Я до сих пор помню прикосновение ее холодного влажного носа к щеке, помню, как она поднимала голову, когда видела меня, и тыкалась в меня мордой, когда я подходила близко.
Я пробыла в лагере всего несколько дней, когда меня позвали к телефону. Сказали, что звонит моя мать. Минут десять мама рассказывала последние новости, после чего сказала:
– Мы нашли новую няню для Джона, я тебе не говорила?
– Вот как? Замечательно! – сказала я, вгрызаясь в красное яблоко и поворачиваясь к окну. Мои мысли уже отключились от разговора.
Моя мать, в то время обладавшая способностью говорить бесконечно, поведала запутанную историю о том, что у ее подруги Оливии Кортес есть в Канаде двоюродный брат, который на ком-то женат, и в конце этой человеческой цепочки была «молодая канадская девушка, которая хочет приехать на лето в Нью-Йорк. Она ищет работу няни. Оливия сказала, что она хочет изучать искусство и именно поэтому собралась приехать в Нью-Йорк».
Я иногда вспоминаю этот разговор. То, как
Моя мать была самым ярким светом в моей жизни. Она была красивой, заботливой, умной. Она хотела, чтобы я стала тем, кем пожелаю. Она говорила, что если я захочу, то стану первой женщиной-президентом Соединенных Штатов. Не из-за моих оценок, с которыми все было в порядке, а потому что девочки могут добиться всего. «Всего, что ты пожелаешь!» – говорила мать. Меня отправили в частную школу Гротон в Массачусетсе, и я обожала каждую минуту пребывания там. Я проучилась там год к тому моменту, как в нашей жизни появилась Ханна.
В конце концов мама согласилась с предложением Оливии Кортес, потому что если она могла кому-то помочь, то обязательно помогала. Вот такой великодушной она была. И это ее погубило. Но мама искала няню, а та девушка хотела приехать на лето в Нью-Йорк и не могла найти себе работу. Мама не сомневалась в том, что Ханна Уилсон великолепно справится. Но это еще не всё. Если сказать моей матери что-нибудь вроде «она хочет самосовершенствоваться, с удовольствием будет ходить в Музей современного искусства» или что-нибудь в таком духе, то она готова была расшибиться в лепешку, а потому радушно впустила Ханну Уилсон в наш дом и в нашу жизнь, о чем все мы вскоре горько пожалели.
Много лет спустя я случайно встретила Оливию Кортес – подумать только – в торговом центре. Я плюнула ей в лицо. Она даже не поняла, кто я такая.
Идет уже середина второй недели, и ощущение новизны начинает улетучиваться. Все это было просто замечательно: преследовать Ханну по всему району, наблюдать за тем, как она катает коляску или ест греческий салат в «Бель-Ами», но я этим ничего не добиваюсь. Я наделала кучу фотографий, но лучшее, что мне удалось заснять, это то, как она чешет нос, поэтому я выложила в «Инстаграм» именно ее. #отвратительно. Я пью так много кофе и чая, что начинаю вибрировать. И постоянно писаю. В довершение ко всему мне пришлось один раз пропустить работу, так как я испугалась, что Ханна отправится в какое-то значительное место, а я это пропущу и ничего не узнаю. Я страдаю от синдрома упущенной выгоды [9] , связанного с Ханной Картер.
9
Синдром упущенной выгоды – навязчивая боязнь пропустить интересное событие или хорошую возможность, провоцируемая в том числе и просмотром социальных сетей.
– Я заболела, – сказала я доктору Лёве, даже без намека на иронию. – Кажется, это грипп. – Для убедительности я кашлянула несколько раз.
Он вздохнул в телефон.
– В понедельник вы придете?
– Да. – Потому что я обладаю сверхспособностями и точно знаю, когда выздоровею.
В конечном счете в тот день я так ничего и не узнала.
И вот наконец что-то происходит. Та же самая женщина, с прямой спиной, выходит из дома Ханны, но на этот раз она останавливается и роется в большой черной сумке, висящей у нее на руке. Она достает… что это такое? Кажется, какая-то тряпка. До меня доходит не сразу… она плачет?