Либелломания: Зимара

Мар Наталья

В тёмной тишине Кайнорт тщетно искал в себе тот самый жизнеутверждающий мотив, но с досадой обнаружил, что единственным мощным побуждением в его жизни в ту ночь стало желание наутро самостоятельно дойти до уборной. Деус сказала, ему требовался мощный стимул. Знала бы она… знал бы он сам, что единственное средство, способное поднять его с постели, – это граничащий с животным аристократический ужас перед эмалированным ведром.

Глава -24. Норман против ненормальных

Это была до того странная компания. Мы напоминали анекдот: собрались как-то в баре убийца, клякса,

графоманка, хромой и невротик. И тут бармен говорит…

Только вместо бара была комната групповой терапии, а вместо бармена – главврач. Я опоздала. И вообще второй день вела себя отвратительно, но на то была уважительная причина. Ценой истерзанных стальными ухватами запястий я заставила Гриоика провести меня длинной дорогой, чтобы разобраться в перипетиях бентоса. Металась не в те коридоры, выскакивала с неправильной стороны проходной столовой, упиралась и просилась в другой туалет, хотя дальний был близнецом ближнего. Я побывала всюду, кроме чужих жилых отсеков. Но так ничего и не поняла. И не увидела лифт. В этой лечебнице всё нарочно устроили так, чтобы запутать пациентов, отбить даже мысли о побеге. Назначение треугольных комнат явно менялось, потому что мы ходили в одни и те же места разными путями. Подписаны были только жилые отсеки, и за два дня я добилась только обострения топографической агнозии.

Я присматривалась к замкам на отсеках. Гриоик запускал щупальце-кабель в круглую скважину и проворачивал его, как обычный ключ. У меня появилась идея, как раздобыть отпечаток, оставалось улучить момент. Да только без схемы корпуса можно было бродить по комнатам в поисках лифта бесконечно. Или вскрыть замок прямиком в карцер. Вот это был бы номер.

Когда я зашла в комнату групповой терапии, показалось, что в её центре зияла глубокая яма, но мои ноги убеждали, что пол поднимается. Трое полукругом сидели на стеклянных кубиках. Я узнала Дъяблокову и чёрную-пречёрную кляксу. В инвалидном кресле на гусеничном ходу, единственный не на кубе, сидел хилый старик. На своём увешанном аппаратами жизнеобеспечения троне он смотрелся очень жалким. Рядом вздрагивал паренёк. Пока Вион-Виварий поправлял какие-то трубки в носу у старика, я заняла один свободный куб из двух. На меня сразу покосились трое, хотя насчёт кляксы ничего нельзя было утверждать наверняка. Пациенты молча вытаращились на меня, потом на пятый свободный куб и опять на меня. Может, я заняла чьё-то место?

– Все в сборе! – Видра обернулся и хлопнул в ладоши.

Я заёрзала и ужаснулась. Куб подо мной был не стеклянный, а ледяной. Под кубы тех, кто пришёл раньше, уже порядочно накапало. Но лужи не растекались, значит, и подъём мне тоже почудился.

– А где доктор Кабошон? – жалобно поинтересовался паренёк рядом.

– Сколько раз повторять, Норман?!

Вион-Виварий шагнул к нему и размахнулся. Норман скукожился на кубе, я вздрогнула. Но Видра не ударил, а внезапно притормозил и ласково погладил паренька по плечу.

– Мы ведь это уже обсуждали. Доктор Кабошон уволился. Он больше не придёт.

– Мне становится хуже! Я… я постоянно падаю, я… плутаю, блуждаю. Иногда я чувствую, будто хожу вниз головой.

– Может, потому что ты псих? – предположила Дъяблокова, и Норман захлебнулся от ужаса:

– Я видел, как Трюфель зашёл в столовую прямо из спальни, как так может быть?! Из пятого отсека! И эзер Шампу из четвёртого, вы видели? – он озирался, ища поддержки, но все отводили взгляд. – Видели?.. Минуя лифтовый холл!

Он принялся доставать из карманов пижамы скомканные салфетки, расправлять и сверять по ним какие-то схемы:

– Мне страшно, доктор Видра, я здесь с ума схожу…

– Вот ты и осознал наконец, что болен. Поздравляю, это хороший признак.

– Я здоров! – Норман высморкался в одну салфетку, другие спрятал за пазуху. – Я нормальный! Доктор Кабошон обещал во всём разобра…

– Доктор Кабошон больше не придёт!

Вион-Виварий щёлкнул пальцами, и кубы взлетели. Все, даже пустой. Я уцепилась за ледяной край. Только старик в гусеничном кресле остался внизу и задирал голову на тонкой шее, чтобы взирать на нас и подслеповато щуриться.

– Это для общей безопасности, – пояснил Видра. – Чтобы вы не покидали мест в пылу дискуссии. Сегодня будет жарко! Я не стану препарировать ваши френии, психозы и мании, как доктор Кабошон. При всём уважении к коллеге. Вы сделаете это сами. Как известно, никто не знает вас лучше, чем… ваши соседи. – Вион-Виварий выдержал паузу, чтобы мы невольно переглянулись и опять уставились на главврача, привлечённые блеском его лысины. – Бентос – корпус для особо опасных пациентов. Но клиника Френа-Маньяна им не ограничивается. Там, надо льдом, есть нечто большее. Вольный комплекс Загородный Палисад. Никаких надоедливых санитаров, нормальная пища, комнаты на одного. Прогулки. Надежда выйти на свободу! Доктор Кабошон отбирал претендентов методами, которые изжили себя. Психиатрия не стоит на месте. Больше не будет изнурительных тестов, мучительных испытаний. Отныне вы сами будете решать, кто из вас недостоин.

– Достоин? – поправила клякса. Это был первый раз, когда она при мне подала голос, который показался глубоким и мягким, даже утешающим.

– Нет. Это было бы слишком, – процедил Видра. – Я могу лишь доверить вам самостоятельно назвать самого безумного из шестерых. Того, кто первым сойдёт с дистанции и отправится на анимедуллярный ляпискинез. Другие получат шанс. Одно имя – один голос против. Менять решение, вербовать, давить, манипулировать… – можно. Здесь всё как у нормальных людей. Поехали!

Я покосилась на свободный куб рядом. Видра предлагал выбирать из шестерых? Нас было пятеро, если, конечно, главврач не имел в виду и себя заодно. Ледяной куб был пуст на первый взгляд, но уж коли нашлась где-то клякса совершенно чёрная, значит, где-то водились и совершенно прозрачные. Там сидел кто-то невидимый. И холоднокровный, потому что с его места капало еле-еле. Подо мной уже скопилась целая лужа, а у куба Нормана растаяли края, потому что он непрестанно их теребил. И что за ляпискинез?

– Я против Дъяблоковой, – выбрала клякса.

И сразу пришлась мне по душе. Как только она назвала имя, под кубом Дъяблоковой вспыхнула горелка. Розоволосая подобрала ноги и закатила глаза:

– Кто бы сомневался, – всё-таки какой же противный был у неё голос. – А я за Нормана. То есть против. Против Нормана.

– Эй, как ты можешь? Эй, мы же из одного отсека! С одной планеты, блин!

– Норман, извини, но ты храпишь. Да, Сомн?

– По правде, Дъяблокова права, – еле слышно заметил старик со своего кресла. – Я слышу храп даже через стенку. Но не возьмусь определить, кто из них двоих храпит на самом деле. Я голосую против новенькой.