Либеральный Апокалипсис
Шрифт:
Мэри смотрела на него во все глаза. Во взгляде ее посверкивал тот драгоценный камень, который так ценится мужчинами — восхищение. Уолтер придвинулся и поцеловал ее в правую щеку, а потом в грудь, чуть выше соска, оставляя шоколадные кляксы. Маленькая эльфийка! Оказывается, тебе нравится то неистовство, которое позволено гоблинам и запрещено твоему племени…
— Ты ведь здорово рисковал…
Ее голос дрожал от нарастающего желания.
— Самую малость.
— А в чем смысл? В чем генеральный смысл?
— Если я примусь объяснять, мы сможем перейти
— А ты попробуй в двух словах…
Голос Мэри сделался призывно низким, грудным, объяснять ей ничего не хотелось. Но… ладно. Пусть будет такая игра: кто дольше вытерпит.
— Видишь ли, Мэри… Все животные равны между собой. А что такое люди? Да те же животные, только очень конкурентоспособные. В нас нет ничего особенного, ничего мистического. Ни бога, ни дьявола. Мы точно так же нуждаемся в пище, сне и маленьких порциях серотонина, как и они. Они равны между собой, а мы равны любому из них, поскольку ничем не отличаемся. Надо ли позволять убийство равных тебе созданий?
Мэри спрыгнула со стула, поцеловала его в шею, примерилась к губам и… отпрянула. Уолтер уперся ей ладонью в грудь, не подпуская к губам.
— Ничего не выйдет, милая.
— А? — Мэри посмотрела на него, как на «Титаник», добравшийся до гавани со всеми пассажирами на борту.
— Положительно, ничего не выйдет. А ну-ка пойдем со мной, и ты полюбуешься на себя в зеркало.
Он подвел ее к зеркалу и показал три больших коричневых пятна: на щеке, над соском и на нижней губе.
— Разве можно целоваться с такой чумазой девочкой.
Мэри глянула на него ошалело.
— Ты победил, Уолтер Перси. Но учти, если ты сейчас отправишь меня в душ, я разорву тебя на месте. Знаешь, что такое ирландский бокс?
— Ты со мной не справишься, милая. На одного меня двух тебя мало. Предлагаю компромисс: продлим игру еще немного. Я слизываю маленькие безобразия с тебя, а ты слизываешь то, что нашкодничала, с меня. Начинай с шеи. Не так быстро! Учти, пока мы меряемся силами, учтивейшая беседа продолжается. Поняла?
— Да, господин… О чем будем разговаривать? — Она присосалась к шее Уолтера.
— Ну, например, о твоем отце. Когда ты нас друг другу представила, он вел себя очень вежливо… Это что, засос? Мы иначе договаривались! Ты…
— М-м-м, — ответила Мэри, не отрываясь.
— А впрочем, ладно. Пусть будет засос. Так вот, он, разумеется, сказал, что видел спутника своей дочери иным, но поскольку ты имеешь право на все, что пожелаешь, то он рад познакомиться со знаменитым писателем… Стоп! Теперь я. И, кстати, кто тут знаменитый писатель?
Мэри отдышалась и рефлекторно поправила волосы.
— Ну, мне пришлось сказать: «Мой медвежонок — большая знаменитость и очень добродушный человек. Вреда от него ни мне, ни семье не будет, а одна только польза»… Милый, зря ты так стараешься со щекой. Щека — не шея, не та чувствительность. Давай-ка опять я.
Кажется, он начинает проигрывать. Пока — по очкам. Еще не все потеряно.
— Я, кстати, так и не понял, кто он такой. Какой-то большой предприниматель,
Мэри улыбнулась ему, как святая епископальной церкви. Сама невинность!
— Медвежонок, из-за своего спортивного азарта ты многое потерял. Ладно, мой папа… Барклайс владеет пятью сотнями фирм в сорока странах. Так вот, мой папа — вроде короля ста шестидесяти компаний, действующих в Северной Европе. Или, если хочешь, вице-короля… Он контролирует финансовые потоки, снимает и набирает правительства, выступает как верховный арбитр в серьезных конфликтах, воюет с другими финансовыми домами… Ой! Так, теперь тебе балл долой. То, что ты делал, это, конечно, очень приятно, но целовал ты меня шоколадными губами выше соска, а теперь добрался точнехонько до него. Не годится, сэр рыцарь, обманывать прекрасную даму. Если бы ты не жульничал, я бы сейчас сдалась.
— А разве правительства не ставятся по закону, у них там избирательная систе… Ты победила, — хрипло резюмировал Уолтер, увлекая ее на кровать.
— То-то же. В наказание за упрямство ты получишь меня, только когда я отвечу на твой дурацкий вопрос. В Финляндии, Латвии, Эстонии, Польше, Люксембурге и Бельгии правительства ставит папа. В Голландии, Дании и Литве — с некоторыми оговорками, но тоже папа. Самая прочная власть — та, что не выставляет себя напоказ, почти невидимая… Чехию, Венгрию, Украину и Россию мы делим с другими финансовыми домами, там сложности. Только в Швеции с Норвегией, да еще в Белоруссии — местные кое-что решают сами. Пока… Ты должен был лежать, не двигаясь и покорно внимать мне, а ты… ты… ой… а ты проделываешь незаконные операции у меня внизу… Эй, я не договорила. Эй, я же победила, твое сопротивление сломлено. Эй… Ладно, ты тоже победил.
Папа выключился со всей своей Северной Европой.
Минут на сорок вообще все выключилось, кроме рук, губ и антигравитационного инструментария.
Потом они прикончили шампанское, а вместе с ним и фрукты. Мэри попросила его лечь рядом, обнять и полежать с ней, как с обычной девчонкой из рода эльфийских князей. Уже задремывая, она сказала:
— Знаешь, ты прав, Уолтер… насчет зверушек и нас. Всем нужны маленькие порции серотонина. А лучше большие. Очень большие. Просто огромные! Я, например, получаю от тебя ураган серотонина… и чувствую себя счастливой зверюшкой.
— …Ты представляешь, Барри, я рассказал ей про животных. Ну, то, что нам с тобой отец говорил. И ей понравилось! Она сразу все приняла, ничуть не стала спорить.
— А? Отец? Не возьму в толк, о чем это ты.
— До чего же ты непонятливый, Барри! Вспомни: все животные равны между собой, а мы равны с ними, поскольку мы такие же животные…
Из трубки раздалось обидное всхрюкивание. Смех Барри это вообще большое испытание для психики окружающих. Иногда хочется взять его на лопату и отшвырнуть подальше…