Либеральный Апокалипсис
Шрифт:
— Эту книгу я обнаружил сегодня утром, разбирая заброшенный архив одного аристократа. Ждал тебя, чтобы порадовать.
В голосе отца слышалась горечь. Карл пораженно уставился на него. Так он не альбинос?! Он — швед, и даже более настоящий, чем все остальные?! Подросток не мог прийти в себя. С ним случился шок, «обрыв катушки» — как говорили в школе. Привычный мир стал с ног на голову: вчерашний альбинос оказался истинным носителем шведского духа, а его обидчики — лжешведами. Это было настолько непривычно и настолько приятно, что он снова заплакал — на сей раз от радости и досады на свою недавнюю глупую выходку.
«Настоящий швед изменяет не себя, он меняет под себя мир», — прогудел басом отец.
Карл ощутил — слезы куда-то исчезли, унеся с собой обиду, а на их место пришла решимость. Теперь он знал не только, как поступит завтра, — восстановит свою врожденную внешность, — но и то, как будет жить дальше. Он понял свое предназначение. Ведь он — тот, кто вернет шведскому народу его настоящий вид и истинное величие.
Карл Мухаммадссон, 44-й король Швеции, устало вытянулся в кресле. В полированной черной столешнице светлым пятном отражалось его довольное лицо. Два часа назад риксдаг, признав легитимной власть короля Карла, утвердил на престоле страны новую династию. Позади остались десятилетия борьбы за власть, путь от непонимания до поклонения, от единиц соратников до сотен тысяч сторонников, радость находок и годы потерь… Карлу вспомнился отец. Вот уж кто порадовался бы сегодняшнему триумфу. Жаль, не дожил он до дня, когда его смелая и даже слегка безумная мечта — видеть сына на троне — оказалась реальностью. Отец скончался в тюрьме, будучи арестован по маловнятному обвинению в государственной измене. Карлу было тогда около восемнадцати. Страшная потеря стала еще одним поворотным моментом в жизни подростка, навсегда устремив вектор его ненависти на короля.
Не дожил до победы и верный сподвижник Карла — Сейфулла. Старый друг пал в героической схватке с королевскими войсками полтора года назад. В разгар военного противостояния власти и оппозиции они вдвоем попали в засаду, напоровшись на сотню без малого гвардейцев. Казалось, им не спастись. Но Сейфулла — в своем последнем воплощении он имел вид трехметрового викинга с мечами вместо рук и раздвоенным хвостом с заостренными жалами — по-скорпионьи атаковал врагов, закружил солдат в смертельном танце и заставил позорно рассеяться. Карл не знал, за счет какого набора генов соратник, ставший суперпрофи в ускоренном мутагенезе, приобрел такую внешность, но выжил в той сече только благодаря его защите. Сейфулла умер по-киношному — у него на руках.
Вспомнив погибшего друга, Карл вздохнул. Сейфулла был не только боевой машиной, но и тем, с кем он мог поделиться любым настроением. Взобравшись на верхушку властной пирамиды, Карл оказался в одиночестве. Но разве власти ему хотелось? Возврат к истокам — вот что двигало его все годы. «Белее шведа только снег» — придуманный еще в подростковом возрасте лозунг прошагал с ним по жизни. Когда же этот девиз разделили тысячи других шведов, прошедших через камеры ускоренной мутации и превратившихся в белокурых викингов, случилась революция. Переворот, реки крови, смерть узурпатора Абдурахмана и восшествие на престол справедливого правителя. Конечно же, Карла Первого Мухаммадссона…
Он положил ладони на массивную столешницу. Черное дерево, самое настоящее. Стол, кабинет, да и весь дворец достались ему от свергнутого короля — Абдурахмана Четвертого. Пора было принимать и остальное наследство.
Карл прошелся снизу вверх по ящикам стола, поочередно выдвигая и задвигая их. Ключ нашелся в верхнем. Плоский, тусклый. Карл повертел его между пальцев — «и этот кусочек металла открывает доступ к стратегическим секретам Швеции?»
На самом деле не открывал. Для сейфа с тайнами шведской королевской семьи, в числе которых находились коды доступа к спутникам, требовались два ключа. Первый, обманный, лежал в верхнем ящике королевского
Отдав по рации приказ никого не пускать, Карл двинулся к большому черному кубу посреди кабинета. Зная, что взломать королевский сейф невозможно, его всегда выставляли напоказ. Карл вставил в скважины ключи, надавил и поочередно повернул. С тихим лязгом куб разломился пополам, обнажив свое драгоценное нутро.
Уникальные предметы Карл доставал по одному. Вот молот из плохо обработанного металла — говорят, он принадлежал самому Тору. Потемневшая от времени щепка — кусок от креста Спасителя. Черный волос на подставке — из бороды Пророка. Маска Локки — больше похожая на безделушку-сувенир от диких африканцев, чем на артефакт. Все правильно, красиво смотрится только бижутерия, настоящим вещам не нужен дешевый блеск. А вот и пластиковые листы с начертанными кодами — экс-король не доверял электронным носителям, опасаясь магнитных ударов, способных уничтожить любую информацию.
А это что?! Под пачкой пластиков Карл обнаружил еще один реликт — переплетенную толстой нитью связку пожелтевших от старости бумаг. На верхнем листе старошведскими символами — еще справа налево — значилось: «Дневник наблюдений». Король искренне удивился — что обычный ежедневник делает рядом с реликвиями и стратегическими секретами страны?!
Осторожно, стараясь не повредить хрупкие страницы, Карл принялся за чтение (спасибо отцу, в свое время заставившему мальчика учить старошведский), с трудом разбирая расплывшиеся строки… Дневник принадлежал врачу-эпидемиологу, жившему приблизительно сто пятьдесят лет назад. Его записи потрясли Карла.
«Месяц сафар, 14 число, 1481 год по хиджре. Сегодня меня вызывали в один отдаленный горный кишлак. Там случилось невообразимое. Все жители кишлака в одночасье забыли родной язык, заговорив на неизвестном в Афганистане наречии. Между собой они прекрасно общаются, однако их не понимает уже никто. Меня просили разобраться».
Следующая запись была сделана через несколько дней. «Месяц сафар, 17 число, 1481 год по хиджре. Это не психосоматика. И не нервное заболевание. Пока мы не можем понять его природу. Ясно одно, болезнь перерастает в эпидемию. На неизвестном языке заговорили жители нескольких кишлаков поблизости от очага заболевания. Это обстоятельство тревожит больше всего. Пора вводить карантин».
Еще несколько заполненных страниц кто-то густо перечеркнул крест-накрест. Читался лишь третий по счету лист. «Месяц сафар, 27 число, 1481 год по хиджре. Мы сумели определить, на каком языке общаются между собой больные. Оказалось, это не выдуманный язык, как мы полагали, а шведский. Сама страна перестала существовать во время Большого Европейского Взрыва, но нам удалось найти носителя языка, который перевел разговоры заболевших. Они безумны. Больные уверены, что являются шведами и живут в Швеции. Похоже, заболевание коснулось не только речи, но и значительной части мозга. Коллективная шизофрения? Но откуда у сумасшедших взялось знание иностранного языка?»
От большей части остальных листов уцелели лишь корешки. Две последние записи были сделаны на одной странице:
«Месяц рабиавваль, 9 число, 1481 год по хиджре. Заболел один из участников нашей миссии — водитель. Мы долго пытали его на предмет половых контактов с кем-то из местных, но он не сознался. Если не врет, то рано или поздно заболеем все. Не опоздали ли мы с карантином?»
«Мне кажется, я нащупал причину болезни. Это искусственный вирус, перебравшийся к нам откуда-то издалека. Не исключено, что его занесло к нам из Европы или Америки».