Либертанго
Шрифт:
В животе тяжесть: литры соленой воды. Кругом чернота и ничего, кроме воды. Вращаюсь на месте, подскакивая и опускаясь на волнах.
Лайнер – уродливая груда огней – идет прямо на меня! Не хватало еще…
Дурацкие мысли! Наоборот – может, это единственный мой шанс, хе-хе.
Мысли и впрямь дурацкие, особенно вот это «хе-хе».
Вроде, мимо идет… Может, хотя бы волной накроет?
Нет, и волна сюда не дошла.
Луна – в правый глаз. Позади берег – тонюсенькая полоска огней.
Усталость
Что же делать?!
Макс продолжал охранять водохранилище и искать работу. Кислоту он с тех пор не ел: не было случая. Но раз видел сон – страшный, – в котором боялся, что умрет, так и не испытав этого вновь.
Тот трип приоткрыл некую возможность, своего рода дверь. И из этой двери теперь нещадно сквозило. За дверью проглядывала невидимая ранее сторона жизни, а может, и вовсе не-жизнь, иное измерение. Там нет места скуке, мир напрочь лишен рутины и являет собой неповторимое действо. В нём ты и наблюдатель и, одновременно, соучастник всего, «заведующий всем». Это и было истинным путешествием (слово «трип», собственно, и означает «путешествие»).
Макс помнил свой давний разговор в кибуце с южноафриканским путешественником Шоном. Тот говорил малопонятные тогда вещи: «Можно лежать на койке и в то же время путешествовать. А можно преодолевать расстояния, перелетать с континента на континент, подвергаться опасностям – и жизнь всё равно останется постылой рутиной. Путешествие – особое состояние души, но как его достигнуть – великая тайна».
Макс отдавал себе отчет, что граница миров на замке, и, съев пропитанную кислотой картонку, он незаконно эту границу пересек. И долго бегать туда-сюда нельзя: рано или поздно придется либо остаться там, либо навсегда эти вылазки прекратить.
С Андреем – одним из жильцов квартиры – они повадились зависать на кухне, за чаем и сигаретами.
Андрей был не самым веселым парнем. Скорее, даже депрессивным. Именно это, возможно, Максу и импонировало по контрасту с другими – чересчур экзальтированными – персонажами. Андрей находился в перманентном поиске – занятия, женщины, счастья.
Закончив факультет философии, он теперь активно искал, чему себя посвятить. Пройдя курсы барменов, но не найдя работы за стойкой (ибо для бармена харизма куда важнее умения смешивать коктейли), он купил электрогитару и усилитель, и теперь денно и нощно терзал инструмент, разучивая риффы и соло-партии.
К женскому полу у Андрея был своеобразный подход: ничтоже сумняшеся он сходу подваливал к любой девушке, интеллигентно, но и недвусмысленно обнаруживал перед ней свой интерес, и… получал от ворот поворот. Вечные его неудачи были для Макса загадкой: Рыба, к примеру, считала Андрея «интересным молодым человеком» (с подвешенным языком, высокий и худощавый, он носил аккуратную эспаньолку, забранные в хвост волосы и очки), но и она в свое время категорически отвергла его ухаживания. Ровесник Макса, в свои двадцать пять Андрей оставался девственником.
Макс в чём-то даже завидовал легкости, с какой Андрей подкатывал к девушкам, ибо (пускай и при нулевом результате) тому не в чем было себя упрекнуть. По крайней мере, Андрей делал в этом направлении всё, что мог. Макс же не делал ничего, и неустанно себя за это корил.
Он в принципе не мог выказать свой интерес понравившейся девушке, ведь любое, пусть даже самое красивое ухаживание всё равно в конечном итоге подразумевает, что ты намерен засунуть в нее свой… Нет, это невозможно! Допустим, вы познакомились – и вот, пускай даже в завуалированной форме, вроде бы невинно приглашая ее, скажем, в кино, тем самым предлагать ей… Какое скотство! А если уже завязались отношения, деловые или дружеские – тем более проблематично перейти от одного вида отношений к другому. Вот вы ведете с ней куртуазные беседы, говорите, скажем, о литературе, обсуждаете взаимное проникновение различных школ: Набоков, там, или Джойс, и вдруг – бац! – «позвольте, мадемуазель, присунуть вам на пол-Фёдора». Каков диссонанс! Роясь в хитросплетениях мыслей и ощущений, Макс обнаруживал именно такую подоплеку личной пассивности. При очевидной несуразности подобного взгляда на столь естественный аспект бытия, поделать с этим он ничего не мог.
Между тем (впрочем, нечасто), словив определенную фазу алкогольного опьянения, Макс принимался вести себя а-ля поручик Ржевский, и, как результат, оказывался иногда в постели с девушкой. Завязавшиеся таким образом отношения быстро сходили на нет, продолжаясь от одной ночи до одного месяца, не долее.
В кухонных беседах особенно часто всплывала тема страдания, ибо Андрей, несомненно, страдал.
– Где у страдания предел? До каких глубин оно может дойти, и что случится с ним после? Превратится в нечто другое? В свою противоположность? – В словах Андрея звучала надежда. – Иногда кажется, уже дно, дальше некуда. Но страдание продолжается…
Максу это было знакомо, хотя его страдание едва ли когда достигало подобных глубин. Хотелось как-то помочь.
– Почему бы тебе, скажем, не свалить за границу? Сменить обстановку, посмотреть другую жизнь? – предлагал Макс тривиальный, но веками испытанный, исконно русский рецепт излечения от хандры.
– Может быть… – вяло воодушевлялся Андрей. – Действительно: поехать в Париж, выбросить в Сену деньги и документы…
– Зачем же выбрасывать? – не понимал Макс.
– А зачем иначе ехать?..
Вернувшись с работы, Макс зашел на кухню. Андрей встретил его кисловатой улыбкой.
– Тебя можно поздравить! Звонили из Минздрава, просили передать: тебя берут.
Макс не поверил ушам. Неужели свершилось?! То, чего он так долго жаждал: почти год – да какое там! – пять последних лет – да нет же! – всю свою жизнь – вот оно, наконец – у него в руках! Вдруг не хватило воздуха, он сделал глубокий вдох, и внезапно ощутил удар в спину: словно под лопатку, прямо позади сердца вонзили нож.
– Ты не рад? – с надеждой спросил Андрей.
– Рад, – прокряхтел Макс, силясь расправить плечи и вдохнуть полной грудью. – Похоже, нерв защемило… Ты уверен, что меня взяли?
– Просили перезвонить. Вот номер.
Макс ринулся к телефону. Действительно, со следующей недели начинает работать: Минздрав, головной офис, Бюджетный отдел, в воскресенье в девять утра. Чудеса!
Последние месяцы он искал работу уже по инерции. Довольно быстро он понял, что основная причина отказов – его отношения с армией. Почти на каждом собеседовании поднимался вопрос: что делал в армии, почему не дослужил? Про попытку суицида (даже симулированную) рассказывать нельзя было ни в коем случае. Поэтому наготове имелась легенда, как он демобилизовался из-за обострившийся болезни. Но факт оставался: его комиссовали, и это было не скрыть.