Лица
Шрифт:
Жени не ответила. Ей часто приходило в голову, что опекун нарочно держит ее в подвешенном состоянии — так ему легче влиять на нее. А по ночам ее подозрения становились еще более серьезными: уж не он ли был виноват в бедах отца и даже матери, уж не он ли все это подстроил, чтобы взять Жени в Америку в качестве собственности. Для подобных домыслов не было никаких оснований. Она это понимала, убеждала себя, но Бернард казался таким непроницаемым, таким могущественным и таким подвластным причудам, что ее воображение подчас непомерно разгуливалось.
— Но
— Да.
— Ну ладно. Его ведь недолюбливают у нас в семье, ты заметила?
— А почему?
— Точно не знаю. Наверное, по многим причинам. Выставляет себя либералом, намекая на близость с Советами, и тут же оказывается, что связан с Южной Африкой или каким-нибудь другим правым диктаторским режимом. Думаю, он тот человек, который любую вещь сможет обернуть к собственной выгоде. Кажется, у него нет других принципов, кроме тех, которые позволяют увеличить богатство и власть. Извини, Жени, мне не стоило тебе этого говорить.
— Ничего. Все нормально.
— Есть здесь и личное. Третья жена Мерритта и дядя Джадсон любили друг друга. Мерритт ее увел, но я думаю, она так и не полюбила его. Наверное, жалела, что не вышла замуж за дядю.
— А я думала, что твой дядя и Бернард — деловые соперники.
— И это тоже. Они конкурируют в одной области. Но такое соперничество не делает врагами.
Жени размышляла.
— Пел, а это правда? Я имею в виду гражданство.
— Можно ли ускорить его получение? Да. Выходи за меня замуж и сразу получишь.
Жени расхохоталась.
— О таком романтическом предложении я еще никогда не слышала.
Лицо Пела изменилось — в коричневых глазах засветился оранжевый отблеск, и они приняли цвет охлажденного чая.
— Но я это серьезно. Знаю, просить нет смысла. Ты еще в колледже, у меня тоже нет должности…
Его серьезность была такой нежной и сбивчивой.
— Ты прав, — тихо согласилась она. — У нас не было возможности привыкнуть друг к другу. И к тому же мы оба очень заняты…
— Я тебя люблю, — проговорил он почти шепотом.
Жени заметила, что его лицо выражало доброту и нежность. Она не знала, была ли любовь, настоящая любовь то, что она испытывала к нему, но чувствовала, что хочет обвить его руками, прижаться к нему.
— Мне семнадцать. Бернард ни за что не даст согласия.
— Я подожду, Жени.
— Хорошо, — довольно ответила она.
Всю дорогу домой они целовались — в такси, в общежитии, и в слиянии их губ она видела некий обет.
На следующее утро Пел позвонил попрощаться. Он не сказал, что говорит из аэропорта и вот-вот должен сесть в самолет до Нью-Йорка, где собирался встретиться с Бернардом Мерриттом.
Хозяин и не подумал показать, что визит Пела доставил ему хоть малейшее удовольствие. Он сказал, что слишком занят, и только потому, что дело касалось Жени, был готов уделить молодому человеку двадцать минут. С молодым Вандергриффом
— Конечно, с ее отцом я все обсудил до его ареста, — нетерпеливо ответил бизнесмен. — Я ее тогда почти не знал и не взял бы с собой, как никого другого, без предварительного соглашения.
— Вы с отцом Жени, должно быть, большие друзья, — улыбнулся Пел.
Бернард подивился, как столь наивных людей могут принимать на дипломатическую службу. Конечно, родовое имя, влиятельная семья. Но если эти привилегии дают такое право, Соединенные Штаты будут представлять за границей одни идиоты.
— Это было деловое знакомство, но мы понимали друг друга.
Пел заметил, что Бернард сказал это в прошедшем времени.
— Вы получаете от него известия? Хотя бы окольными путями?
— Он жив.
Таким образом, ответ утвердительный, подумал Пел.
— Он по гроб жизни должен быть вам обязан. Вы так великодушны к Жени.
Бернард неопределенно махнул в воздухе рукой — этим жестом он как бы говорил, что хотя его великодушие и не вызывает сомнений, он вовсе не просит его признания.
— За него вы, видимо, не так уж много получили, — сочувственно произнес Пел. — Что-нибудь из того, что стоит здесь в комнате?
— Вот именно, — бизнесмен поднялся подошел к шкафу и показал Пелу серебряную пепельницу.
Юноша повертел ее в руках, вернул Бернарду и кивнул, будто восхищаясь бескорыстием Бернарда.
— Жени повезло, что она встретила вас — столь бескорыстно ей помогающего.
Когда Пел уходил, Мерритт обменялся с ним рукопожатием. Мозги запудрены, но славный мальчик этот молодой Вандергрифф, подумал он.
Пел вышел из дома, мрачно улыбаясь про себя. Алчность Бернарда как коллекционера была хорошо известна — особенно стремление раздобыть всякие «безделушки» из России: что-нибудь вроде живописных полотен или других предметов старины огромной ценности. Отец девушки хотел обеспечить безопасность Жени. Он слишком высоко ее ценил, чтобы отдать под защиту человеку, вся награда которого составляла серебряную пепельницу. Сареев мог рискнуть дочерью лишь предложив то, что Бернард оценил так же высоко.
Петляющей походкой Пел шел по жаркой улице. Он знал, что не сейчас, но когда-нибудь обретет над Бернардом власть. Он был уже к этому на пути.
На Рождество Вандергриффы остались у себя, и, спустя два года, Жени снова провела праздник у них. На этот раз «у себя» означало Ванвуд на северном побережье Лонг Айленда — имение, более чопорное, чем Топнотч, и совсем с другим духом внутри. Построенное в 1880-х годах дедом Филлипа, оно воспроизводило английскую усадьбу времен Тюдоров, со сторожкой привратника у въезда. В имении было тридцать семь комнат, а прислуга проживала в меньшем строении, на задах розария.