Лицей. Венценосный дуэт
Шрифт:
— Мы без выходных работаем, дорогая моя, — поёт соловьём Кругленький, — народ, понимаешь, у нас страшно не дисциплинированный, просто ужас. Мрёт напропалую, и на выходных и праздниках как бы не больше, чем в будний день.
Я хихикаю, Стелла слегка улыбается. Наверное, ей уже привычно.
— Так что мы, дорогуша, бригадами посменно вкалываем. Три дня работаем, три дня отдыхаем. Хотя на самом деле три с половиной смены получается. Дела ведь сдать надо, учёт и контроль прежде всего.
— Завтра тоже вы?
— Да, дорогая моя, завтра тоже
— А можно я снова приду? После обеда? — с трудом дожидаюсь паузы, чтобы вклиниться с важным для меня вопросом.
— Даночка, солнышко, морг — самое последнее место, куда можно пригласить такую красавицу, но кто ж тебе запретит, дорогая моя? — всплёскивает руками Кругленький.
Мы выходим на улицу, кручу головой, папахена ещё нет. Стелла прощается и уходит, бодро стуча каблучками. Кругленький, как истый джентльмен, остаётся, чтобы сдать меня папахену на руки.
3 мая, суббота, 17:55.
Квартира Молчановых.
— Чем это от тебя пахнет? — подозрительно втягивает воздух мачеха.
— Лучше не спрашивай, — бурчит папахен, а я исчезаю в комнате, чтобы переодеться. Надо обзаводиться рабочей одеждой. Специально для таких визитов.
За ужином всё чинно-благородно, пока Эльвира не принимается выспрашивать, куда и зачем мы ездили.
— Мамочка, мы после ужина всё расскажем.
— Не понимаю, — недоумевает мачеха, — всегда за ужином всё обсуждаем. Чего вы переглядываетесь?
— Папочка возил меня в цех, — решаю соврать, чтоб поберечь нервы кормящей матери, — мне не понравилось.
Папахен задерживает на мне взгляд, но не спорит.
— А чем это от тебя пахло?
— У них там какой-то химический цех есть, с жутко противной вонью.
Не надо ей вообще об этом ничего знать. Когда она уходит к детям, папахен соглашается.
— Да у нас есть цех гальванопластики. Воняет по-другому, но тоже сильно.
— Она не разберёт. Это же не духи, — да уж, дезинфицирующие и бальзамирующие растворы, это совсем не духи.
До меня только сейчас кое-что доходит. И почему папахен так легко согласился меня свести с судмедэкспертами, и чего он от меня ждал. Хм-м, не на ту нарвался! Он рассчитывал на мою шоковую реакцию, небось ещё и Кругленького подговорил антураж создать. Вроде я всё заметила, но всплеск энтузиазма помешал осознать.
Не рассчитывал папочка, взявший на себя роль режиссёра ужастика, на такую реакцию. Всё равно спасибо ему. Вольно или невольно свёл меня с нужными людьми. Дело в шляпе.
— Даночка, дорогуша, конечно, мы возьмём тебя на работу, — Кругленький от меня пришёл в полный восторг. — Пятнадцать лет возраст нежный, а работа у нас считается вредной, выслуга идёт, как сталеварам. Я вот уже десять лет на пенсии. Но, дорогая моя, у нас в штатах такие дыры, так что на пол-ставки можешь рассчитывать смело.
Кругленький сокрушённо качал головой.
— Особенно летом
Так что очень довольна. Многому научусь, уже большой плюс. Неплохо заработаю, Кругленький обещает только официально тысячи три с половиной в месяц. Это при шестичасовом рабочем дне, — я же несовершеннолетняя, — и половина дней выходные.
— Не понимаю, чего ты ждал, папочка? — это я уже вечером говорю, когда он заходит ко мне с традиционным отцовским вечерним словом. Поднимаю на него, стоящего сзади, голову.
— Я почему туда рвусь? По банальной причине, биология — моё предназначение. Конечно, на долю секунды был у меня шок, но дальше стало так интересно, что я всё на свете забыла.
Неудобно так голову держать, лучше в зеркало на него смотреть буду. Намазываю руки, растираю плечи, шею.
— Нет у меня патологических пристрастий к человеческим потрохам. Мне всё одинаково интересно, насекомых препарировать, срезы растений в микроскоп рассматривать. А что я больше всего хочу, так это всякие биохимические анализы научиться делать. Группу крови, например, определять.
По тому, как папахен задумчиво гладит меня по голове, понимаю, что он примирился с моими планами. И в глазах у него какое-то почтительное удивление. Человек вдруг видит, что его ребёнок легко делает такое, на что ему даже решиться трудно. Кажется, я сегодня реально получила право голоса, как взрослый человек.
4 мая, воскресенье, 14:50.
Москва, Первый крематорий, «СМЭ № 3».
Сидим тёплой компанией, слушаем воркование кругленького Семёна Григорича, пьём кофе.
— Хотела вам пирожки принести, — вклиниваюсь в паузу, которые иногда Кругленький всё-таки делает, — но как-то не решилась их в морг нести.
— Зря, дорогуша, совершенно зря, — наставляет Кругленький, — в следующий раз обязательно возьми.
Мы сидим в бытовом закутке, тут поблизости нет ничего такого. Рядом только душевая, комната санобработки, раздевалка, пара кабинетов. И вход, кстати, отдельный для цивильных посетителей. Эта комнатушка исполняет роль чайной и закусочной.
— А какие вы любите?
— Ой, всякие любим, лишь бы свежие, — Кругленький.
— С джемом или яблоками, — Стелла.
— Понедельник, вторник, среда — у вас выходной, — считаю я, — значит, в субботу я вас могу застать…
— Ой, как долго твоих пирожков ждать! — кручинится Семён Григорич, — а чем тебя четверг или хотя бы пятница не устраивает?
— Так я же учусь! Шестой урок только в два часа заканчивается, потом мы обычно в кафе торчим не меньше получаса. А ведь надо ещё заехать домой переодеться. Даже если моя мачеха напечёт, я только к самому концу успею, — описываю весь расклад, — в пятницу у нас тренировка почти до четырёх…