Личное дело. Правда о самых известных деятелях истории России XX века
Шрифт:
Давайте посмотрим на фигуры некоторых других деятелей червонного казачества. Потому что, как известно, короля всегда играет свита. Например, вот как описывают еще одного червонного казака – Дмитрия Шмидта (настоящее имя Давид Аронович Гутман;
1896–1937): «Дмитрий Шмидт лихо дрался на фронтах в составе корпуса червонного казачества, после войны командовал в нем дивизией. В двадцатых был активным троцкистом. Бывший партизан, человек отчаянной храбрости, Шмидт придавал мало цены кумирам и авторитетам. Провокационное исключение Троцкого из партии буквально накануне XV съезда (в декабре 1927 года) привело его в бешенство. Он приехал в Москву и где-то в перерыве между заседаниями отыскал Сталина. Облаченный в черкеску, с папахой на голове, он подошел к генсеку, непотребно выругался и, доставая воображаемую саблю, пригрозил: «Смотри, Коба, уши отрежу!» Сам по себе этот факт свидетельствует, конечно, о «потрясающей» дисциплине среди червонного казачества. Да, собственно, чего ожидать от комдива Шмидта, если он, по сути, во многом повторял деятельность комкора Примакова.
Самый яркий пример весьма вольного поведения червонных казаков – это, конечно, 1922 год. Генуэзская мирная конференция. На тот момент стало понятно, что Мировая революция провалилась и надо восстанавливать страну, каким-то образом налаживать отношения с соседними странами. Ленин прекрасно понимал, что без плацдарма в виде Советской России никакой дальнейшей экспансии левых идей в мире не будет. Кстати, Сталин был абсолютно солидарен с Ильичом в этом вопросе. Именно в этой точке и разошлись взгляды Троцкого и Сталина, потому что Льву Давидовичу была нужна перманентная революция. Иными словами, долбить в стену до тех пор, пока не иссякнут все силы. А червонные казаки во главе с Примаковым очень сильно любили бывшего наркомвоенмора. И вот они отправляют Ленину телеграмму: «Товарищ Ленин может ехать в Геную, но только после того, как туда войдет Красная Армия». Уважаемые читатели, я даже не стану комментировать подобного рода поступки, думаю, что любой здравомыслящий человек сам все понимает.
Разумеется, что на тот момент генерал-полковник, выражаясь языком современной табели о рангах, Примаков был еще нужен молодой советской республике. Его отправляют в Китай, где он стал военным специалистом у Гоминьдана. Попутно именно люди Примакова помогли произвести известную операцию по захвату белогвардейского генерала Анненкова и отправке его на территорию Советского Союза. Анненкова и начальника его штаба Денисова судили и, естественно, приговорили к расстрелу, потому что ничего другого Анненков не заслужил. Поверьте мне, что это был весьма и весьма своеобразный человек, весь покрытый татуировками.
После Китая Примакова отправили в Афганистан, и он получает за это третий орден Красного Знамени. После этого он отправился в Германию на стажировку и учебу. Затем становится военным атташе в Японии. Много было слухов о том, чем именно он занимался в Токио. Например, очень характерный для него эпизод, связанный с вручением собственной верительной грамоты японскому императору. Считалось, что к микадо невозможно прийти с оружием. Но Примаков сказал: «Я боевой красный офицер. Мне сабля положена». В результате стороны якобы очень долго торговались и все-таки разрешили ему прийти с саблей, но саму саблю припаяли к ножнам. Не знаю уж, насколько эта красивая история соответствует действительности, но я нисколько не сомневаюсь в том, что именно в таком тоне Примаков и разговаривал с японскими чиновниками. Согласитесь, если он позволял себе в подобной манере разговаривать с Лениным, то чего бы ему так не поговорить с японцами, ну право слово.
В 1934 году Примаков возвращается в Советский Союз и становится инспектором кавалерии Рабоче-крестьянской Красной армии, а потом заместителем командующего Ленинградским военным округом. Пост неслабый, мягко говоря. Именно в Ленинграде – колыбели трех революций – он будет арестован. Причем, что характерно, не в мае-июне 1937 года, а значительно раньше: еще 14 августа 1936 года. То есть как минимум за 11 месяцев до начала массовых политических репрессий в СССР. Почему его арестовали в 36-м, когда всех его друзей взяли только в 1937-м? Дело в том, что Примаков никогда не скрывал своих ярко выраженных симпатий к Троцкому. Поэтому следователи НКВД пытались выбить у Примакова доказательства широкого заговора троцкистов, который обозвали военно-фашистским делом, а также факты шпионажа в пользу Германии и Японии. В последнем обвинять Примакова было достаточно странно, но по реалиям той эпохи это было вполне нормальное обвинение. Например, небезызвестный Павел Дыбенко писал даже товарищу Сталину: «Дорогой Иосиф Виссарионович! Разберитесь, пожалуйста, меня обвиняют в том, что я являюсь американским шпионом, а я американского языка не знаю!» (Это почти дословная цитата, полный текст его письма «дорогому Иосифу Виссарионовичу» я привожу в очерке «Первые ленинские наркомы».) Жалко, что Дыбенко расстреляли, так и не объяснив ему, что никакого американского языка не существует. Вообще же это показывает, насколько себя не утруждали следователи в подготовке всех политических процессов 1937–1938 годов.
Итак, 11 июня 1937 года. Утром советские люди спешат на работу. Для многих моих читателей сейчас это, наверно, прозвучит невероятно, особенно для молодых, которые не застали жизнь Советского Союза, но тогда на бульварах и площадях были специальные стенды, куда наклеивали свежие газеты. Идя на работу, советский человек мог остановиться на несколько минут и ознакомиться с передовицами важнейших государственных изданий, если, конечно, он не успел прочитать их до этого. И вот 11 июня 37-го года во всех газетах публикуется следующая информация: «В прокуратуре Союза Советских Социалистических Республик. Дело арестованных органами Народного комиссариата внутренних дел в разное время Тухачевского, Якира, Уборевича, Кора, Эйдемана, Фельдмана, Примакова, Путна расследование закончено и передано в суд. Указанные выше арестованные обвиняются в нарушении воинского долга – присяги, измене Родине, измене народам Советского Союза, измене Рабоче-крестьянской Красной армии. Следственными материалами установлено участие обвиняемых, а также покончившего жизнь самоубийством Гамарника в антигосударственных связях с руководящими военными округами одного из иностранных государств, ведущего недружелюбную политику в отношении СССР. Все обвиняемые в предъявленных им обвинениях признали себя виновными полностью». На тот момент это страшнейшее известие для советского человека. Достаточно просто вспомнить, кем были арестованные. Михаил Иванович Тухачевский, например, до недавнего времени первый заместитель народного комиссара обороны, легендарный победитель Колчака. Иона Якир – легендарный лихой красный командир Гражданской войны.
Кстати, именно Якир формировал в годы Гражданской отряды из китайцев и платил им золотом. Поэтому, когда мне рассказывают про выдающийся интернационализм в рядах Рабоче-крестьянской Красной армии, я, конечно, покиваю головой в знак абсолютного согласия, а потом тихонько спрошу: «А что это на интернационализм такой, за который платят золотом?» Более того, если золотом не платили – китайцы в бой не шли. Они были ребята очень простые. А если кто-то из китайцев погибал, то жалованье все равно надо было выплачивать, его отсылали семье погибшего.
Идем дальше. Эйдеман, Фельдман, Путна – тоже лихие красные командиры, прославленные герои Гражданской войны. Покончивший жизнь самоубийством Гамарник был ни много ни мало начальником политуправления Рабоче-крестьянской Красной армии. И вот этих людей обвинили в измене народам Советского Союза, связях с иностранными государствами, измене армии, хотя они с первого дня участвовали в ее строительстве!
Интересно, что до сих пор продолжается спор: был ли вообще суд над Тухачевским или нет? Существует свидетельство командарма первого ранга Белова, который сам был расстрелян год спустя. Вернее, даже не столько свидетельство самого Белова, сколько воспоминания его вдовы. Якобы после суда Белов вернулся домой, почти залпом выпил бутылку коньяка и сказал жене: «Такого ужаса в истории цивилизации не было. Они все сидели как мертвые. Я даже усомнился – они ли это? Они вот так сидели – напротив нас: Уборевич смотрел мне в глаза <…> А Ежов бегал за кулисами, все время подгонял: «Все и так ясно, скорее кончайте, чего тянете».
Я бы все же относился к этой цитате с изрядной долей скепсиса. Нет, я вполне допускаю, что Ежов действительно был за кулисами процесса по делу военных и действительно подгонял подчиненных, но говорить о том, что самого суда не было, – это достаточно странное утверждение. Но мы должны понимать, что свидетельство вдовы Белова появилось уже в эпоху Хрущева, когда стали заниматься откровенным ревизионизмом по поводу процесса Тухачевского и изрядно в этом преуспели. Поэтому я вполне допускаю, что, может быть, подобного рода фраза и была сказана, ну а потом ретивые кретины из советского агитпропа дописали некоторые подробности от себя. Это, к сожалению, было абсолютно в порядке вещей.
Я не случайно в данном случае употребляю определение «ретивые кретины» – уважаемые читатели, посмотрите на книги, которые были выпущены Главпуром, агитпропом, в 57-м, 58-м, 59-м и даже в 60-м годах. В моей библиотеке их большая коллекция. Это же, как говорил, Карабас-Барабас: «Просто праздник какой-то!» Уборевич, Тухачевский, Эйдеман, Якир предстают на страницах этих книг как апостолы Христа, ну только разве что крыльев им не хватает. В реальной жизни они такими безгрешными, естественно, не были.