Личное дело
Шрифт:
Знакомился я с историческими материалами - и открывалась другая сторона медали. Ведь это он, Грозный, притянул к Московскому княжеству и Казань, и Астрахань, и Сибирь. А другие, добрые, правители что сделали для России? Чем лучше для России был тот же Хрущёв - предтеча демократов, крестный отец оттепели? Отделил от России Крым? Какое отношение имеет Украина к Крыму?!. И это - самая горячая точка в будущем. Самая страшная. Сколько там будет человеческих потерь, представить страшно.
Иван Грозный малой жестокостью добивался гигантского блага последующего, и усиления, и расширения государства. Царь-собиратель. Это ему кланяется Ермак и говорит, что земля сибирская присоединится к Московскому княжеству. И знаете,
Он, конечно, был оболган историей и не только советской. Кроме крови и жестокости у нас не хотят видеть ничего. Получается так, что почти все официальные суждения об Иване Васильевиче строятся на словах и свидетельствах Валишевского, поляка по крови, ненавидевшего всё, что могло усилить русскую государственность и русское православие. И как же легко мы, однако, идём на поводу у таких сомнительных, пристрастных свидетельств!.. А в Александровой слободе и в Оптиной пустыни сохранились уникальные потрясающие документы. Они открывают совсем другие стороны его характера. Не самодур был наш великий царь. А один из образованнейших и самых талантливых людей Европы и Азии! Его знаменитая библиотека пока так и не найдена. И впереди нас ждут большие, важнейшие открытия, как только она отыщется. Многого мы ещё не знаем. Но на многое прольётся свет...
Познавая прошлое, острее чувствуешь настоящее и предполагаешь точнее будущее. Но первичным в этом моём побуждении - искать, сверять, уточнять было, конечно, то, что мне хотелось уйти от штампов, которые созданы в фильме Эйзенштейна. Я искал другие стороны характера, другие проявления личности. А то, что стало мне открываться, - это не только превзошло всё, о чём я догадывался; это кардинально меняло устоявшуюся историческую трактовку!
...В названии первой части трилогии А. К. Толстого есть слово "смерть". Репетируя, я не мог переломить в себе жуткое предощущение печального конца. Ну - уходит из тебя жизненная энергия, и всё тут. С каждой репетицией уходит...
Нечто подобное переживали многие актёры и режиссёры, кто так или иначе соприкасался с загадочной фигурой Грозного. Эйзенштейн снял о нём фильм и скоропостижно умер. Последней ролью Евстигнеева была роль Ивана Грозного. И я был очень близок к этому. Словно рок висит над образом Грозного!
Со временем пришло такое понимание: работа со словом - это очень не простая и не безопасная временами работа! Слово, сказанное миллион раз, обретает предметность, становится осязаемой реальностью. Тем более такое слово как "смерть". Оно несёт чудовищную, опасную для жизни энергетику. Я пришёл к выводу, что необходимо убрать слово "смерть" из названия. Советовался со священником. Батюшка, мой духовник, примерно про то же самое мне говорил - лучше изменить название "Смерть Иоанна Грозного" на "Царь Иоанн Грозный".
С просьбой убрать слово "смерть" я обратился к руководству театра. Меня не сразу поняли. Посчитали даже, что я заболел "звёздной" болезнью, хотя я никогда этим не страдал. Да, я - гордый человек. Но у меня нет гордыни... Просил, умолял: назовите первую часть трилогии "Царь Иван Грозный" или "Иван Грозный". Нет, в театре этого не приняли. Не практикуется такое - менять названия у классических произведений.
И вот, вскоре после премьеры, произошёл чудовищный сбой. Неожиданный. Странный. Шестой спектакль окончился для меня реанимацией. Почти два литра крови из горла. Две полостные операции. Полгода Склифа. Уход в другой мир и около двадцати килограммов веса долой.
После всех этих жутких вещей меня в театре услышали. И только когда убрали слово "смерть" из названия - тогда я почувствовал: всё стало более-менее нормально. Да, мне это стоило здоровья, но теперь на афишах Малого театра слова "смерть" нет. Вместо одной смерти и двух царей в трилогии А.К.Толстого теперь есть три царя.
Ушло слово - и работать стало легче. Хотя после каждого представления я и теперь теряю два килограмма веса и за спектакль меняю несколько пар белья. Холодно управлять своими эмоциями я так и не научился - всякий раз нутром играю; чувства преобладают над разумом. Для правды образа это даже и неплохо. А вот для здоровья пользы мало. Хорошо ещё, что спектакль этот редко идёт... Другие роли доставались мне намного легче.
Я уже и так рассуждал: может быть, Иван Грозный, хочет видеть про себя правду? Ведь повсюду заострено внимание на кровожадности Грозного. Его же всегда играли юродивым, бесноватым, беспощадным, бессмысленно жестоким. Ни один образ, включая гениальное создание Андрея Алексеевича Попова в театре Армии, не был не жесток... Может быть, эти актёрские трагедии были платой за искажение истины? И за это же частично поплатился я?..
Толстовской пьесы, конечно, я изменить не мог. Да и сам я тоже далеко не без греха. И в начале работы был подвержен расхожей оценке его личности. Односторонней оценке. Я прошёл через полосу страданий, но я выжил. Мой царь болеет за Россию - может быть, именно это каким-то чудом, сохранило меня...
Композитор Свиридов гениальную фразу сказал: "Я очень часто прикасался к царским судьбам, в том числе и к судьбе Иоанна Васильевича Грозного, когда писал музыку к разным спектаклям. Но ваш царь мне симпатичнее, потому что я вижу, как он страдает. Страдает за Русь".
Так или иначе, спектакль идёт. И если я раньше приходил в себя после каждой репетиции, после каждого спектакля в течение четырёх-пяти часов, то после перемены в названии я через десять-пятнадцать минут бываю уже в норме. При этом обязательно читаю молитву "Отче наш" перед спектаклем, защищая тем самым себя. Мне это очень помогает.
Когда я этого не делал, я чувствовал себя после спектакля много хуже. Без молитвы это играть нельзя - каждый спектакль меня провоцирует огромное количество бесов. Верещат, кашляют, сморкаются во время пауз. А понимаете, что такое пауза для актёра?.. На одном спектакле я готов был подойти к такому "зрителю" - я его видел со сцены - и постращать вот этим вот посохом, тяжёлым, острым, с которым играю. Меня трясло весь спектакль, три часа подряд! Я одно чувствовал: меня уничтожают, просто уничтожают. А в финале я подумал: благодарю, Господи, что Ты помог мне сохранить себя. Во время аплодисментов я уже шёл к этому "зрителю". Но он вскочил, стал визжать, как резаный поросёнок, и выбежал вон из зала... Каждый раз перед этим спектаклем, когда я прихожу в театр, меня у служебного входа цапают и с пеной у рта начинают что-то верещать, доказывать что-то невнятное, обвиняя меня во всех смертных грехах.
Можно, конечно, любую роль сыграть с "холодным носом" - не растрачивая себя. Но я так не могу. И чем больше вживаюсь в роль Ивана Грозного, тем больше отнимается у меня энергии, моего личностного, моего я. Но и посылается, судя по ощущениям, какая-то странная, непонятная для меня, просветлённая энергетика. Как только выхожу на сцену, происходит всякий раз незримый, подсознательный диалог с Грозным.
Не мало он страдал за Россию. Мой Царь. "Я для того ль всю жизнь провёл в борьбе, сломил бояр, унизил непокорство, вокруг себя измену подавил и на крови наследный мой престол так высоко поставил, чтобы вдруг всё рушилось со мной!?" Злодей? Деспот? Нет. Русь православная для него важнее, чем то, каким он прослывёт в современности и в истории. "Не на день я, не на год устрояю престол Руси, но в долготу веков; и что вдали провижу я, того не видеть вам куриным вашим оком!"