Личности в истории
Шрифт:
В Лундском университете Линней проведет год. У его любимого профессора Стобеуса интересными окажутся не только лекции, а еще прекрасное собрание минералов, раковин и чучел птиц. И конечно, гербарий. О таком способе коллекционирования растений Линней узнал впервые и очень вдохновился. Его первыми шагами стали гербарий местных растений и письменная работа «О началах ботаники», изложенная уже тогда языком кратким, простым и точным, какой мы встретим потом во всех работах Линнея.
Через год, уже в университете Упсалы, Карл Линней так писал своему новому учителю профессору Олафу Цельсию: «Я рожден не поэтом, а до некоторой степени ботаником, и по этой причине дарю
Триумф оказался недолгим. Зависть. Интриги. Сплетни. И Линней отправился в Голландию. Набираться ученой мудрости и защищать диссертацию, без которой вернуться ему было нельзя. Так сказали родители Сары Лизы Морея, девушки, которую он полюбил: они желали иметь зятем врача, а не какого-то там ботаника.
В Голландии Линней нашел славу. Степень доктора медицины он получил спустя год. Но главным его сокровищем стали 14 страниц огромного формата – сгруппированные в виде таблиц краткие описания минералов, растений и животных. «Система природы» – так называлась рукопись 28-летнего ученого. Он потом долго совершенствовал ее, но уже с первого дня своего появления на свет этот труд Линнея стал для естествознания XVIII века тем же, чем менделеевская таблица стала для химии века XIX. Вместо хаоса и путаницы, которые царили в названиях и определениях представителей растительного и животного царств, Линней впервые предложил универсальную систему, понятную всем народам земли.
Имя молодого ботаника гремело по всей Европе. Он путешествовал в Англию, во Францию, знакомился с коллегами, много работал и потихоньку скучал по родине…
Карл Линней всегда уверенно и твердо шел за своей звездой. На пути встречались испытания. что ж, они были для того, чтобы их преодолевать. Когда Линней вернулся в Швецию, он в мгновение ока стал из знаменитости заурядным врачом. «Я основался в Стокгольме. Все потешались над моей ботаникой. Сколько бессонных ночей я употребил на нее, – об этом никто не говорил… Я начал практиковать, но с очень медленным успехом: никто не хотел лечить у меня даже своих лакеев. С четырех часов утра до позднего вечера я посещал больных, проводил у них ночи, зарабатывал деньги… Я оставил ботанику, тысячу раз принимал решение уничтожить все мои коллекции раз и навсегда.» Но он не сделал этого.
И судьба наградила его за терпение. Линней получил место старшего врача на флоте, потом приглашение преподавать в Стокгольмский университет. Жизнь наладилась. Больше он не расставался со своей ботаникой никогда.
Он одинаков на всех портретах: полноватый старик в белом завитом парике, веселый, добродушный, несколько самодовольный, с небольшими быстрыми, острыми глазами – гений Скандинавии Карл Линней. Люди, хорошо его знавшие, говорили, что и в зрелые годы он поражал всех живостью и энергией, вставал в четыре утра, а в десять уже кончал лекции. Ходил в походы, лазил по скалам. Вечерами, посасывая трубку, любил наблюдать, как танцуют его студенты, а иногда и сам мог пройтись в игривой польке. Любил веселые компании
Он был великим ботаником, но его страсть к систематизации не ограничивалась растительным миром. Он классифицировал всех и вся: авторов книг по ботанике, геологические образцы, ракушки, металлы, животных, птиц, пресмыкающихся, рыб, насекомых, червей. Подыскал место и человеку, что по тому времени было большой смелостью. Однажды французский философ Ла-Меттри, возмущаясь тем, что в системе Линнея человек стоит рядом с лошадью, воскликнул: «Сам он лошадь!» На что сидевший рядом Вольтер заметил: «Согласитесь, что если Линней и лошадь, то – первая из лошадей!»
Ла-Меттри не любил Линнея, как и знаменитый зоолог Бюффон и некоторые другие ученые. Но на их критику и нападки добродушный швед взял себе за правило не отвечать вовсе. Он считал, что «для чистого все чисто». «Я никогда не поднимал стрел, которые пускали в меня враги, – говорил Карл Линней с улыбкой, – в естественной истории нельзя ни защитить ошибок, ни скрыть истины, а потому предоставляю дело на суд потомков». Иногда Линней позволял себе маленькую веселую месть. Например, он назвал одно ядовитое растение Byffonia – в честь Бюффона.
«Если бы я подражал ему, – воскликнул однажды Жан-Жак Руссо, – то имел бы несколько дней счастья и годы спокойствия!» Для Линнея годы спокойствия, о которых так страстно мечтал Руссо, наступили, когда 34-летний ученый возглавил кафедру Упсальского университета. И оставался во главе ее 37 лет. Годы летели стрелою. Линней погружался в исследования, писал, преподавал. Изучал лекарственные растения и действие лекарств. Изобрел термометр, использовав температурную шкалу Цельсия… И все это время не прекращал работу над главным трудом своей жизни – «Системой растений». Он готовил ее к публикации 25 лет. Но и задача была достойной и благородной – систематизировать весь растительный мир Земли.
Летом Карл Линней был в полном распоряжении своих учеников. Он приглашал их к себе в замок, в окрестностях которого они вместе устраивали ботанические экскурсии. Исследовали. Наблюдали. Беседовали на природе. Каждая экскурсия обязательно заканчивалась церемониальным маршем, студенты входили в резиденцию учителя с цветами на шляпах, завершая процессию возгласами: «Vivat Linneus!» На лужайке им подавали молоко и фрукты. Наиболее отличившиеся садились за стол профессора. Остальные угощались стоя.
Судьба не раз протягивала ему руку. Теперь он протягивал свою другим. Линней стал настоящим Учителем. Учителем для всех тех, кто, как и он, когда-то мальчиком в садике отца открыл для себя храм Природы – на всю жизнь.
Его студенты разъезжались по всему свету. Он учил их путешествовать. Любил говаривать, что польза от путешественника будет лишь тогда, когда он «остротой ума и очей одарен». Благодарные ученики присылали ему семена и образцы открытых растений, описывали невиданные земли. Линней заботливо собирал все их труды и научные работы, сам же обрабатывал и публиковал.
Да, он любил Природу. Да что там! Он служил ей всю жизнь. Честно, преданно, благородно. В одном из писем своему русскому коллеге он написал: «…через наших книготорговцев попала в мои руки твоя книга „Stirpium rariorum…“, труд отменный, который сохранит тебе имя навеки.
Все описания весьма точны, рисунки отличные, растения редчайшие, собранные в областях, доныне не подвластных флоре.
Во имя твоей любви к растениям прошу тебя ответить мне о некоторых, все это послужит тебе на пользу. Многого ожидает от тебя флора.»