Личный дневник (пьяной) влюблённой провидицы
Шрифт:
“Опять о нем думаешь!”— отругал внутренний голос.
“Не думаю! Просто…”— попыталась оправдаться.
“Просто думаешь!”
Ничего не могла с собой поделать. Я была очень и очень зла на него. И для себя решила, что больше не позволю себе таять и млеть перед этим придурком.
Кассандра сегодня была во всей красе. Она еще больше загорела и кожа была почти как молочный шоколад. Такая вкусненькая на вид. Волосы забраны в хвост с косой. Белый топ еще больше подчеркивал загар, голубые глаза небрежно подведены по контуру темными тенями, и это придавало ей еще больше шарма, в ушах были большие золотые серьги-кольца,
— Ты надолго в Скайлайте? — спросила Кассандру, когда мы закончиили с бумажной волокитой.
— На неделю где-то, мне дали отпуск и я намереваюсь просто лежать и смотреть в потолок.
— Прекрасный план.
— А, ну и прийти на выставку. Хотя я терпеть не могу все эти светские вечера, — Кассандра шумно и обреченно выдохнула.
— Выставку?
— Вит, ты работаешь в музее или я? Что за вопросы. В конце недели у вас закрытая выставка картин Сильвестора Арчелота.
— Великий Магистр, у меня вылетело из головы! Выходные были слегка напряженные.
— Пора включаться в рабочий режим. Ты то идешь на нее?
— Да, иду. Мы же вроде как “лицо” музея. Лицо, которое никто не видит, — пробурчала под нос.
— Смешно, — сказала Кассандра с абсолютно каменным лицом, продолжая сверять позиции в бланке. — Вроде всё в порядке. Если заметишь неточности, напиши — перепроверим. Ну и увидимся в пятницу тогда?
Кассандра швырнула в одну из коробок все бумажки, потянулась вверх, размяла шею, а потом пристально уставилась на меня.
— Что же произошло, что на тебе лица нет? Ты совсем растерянная. Хотя неважно, не хочу забивать голову еще и чужими проблемами.
А я и не собиралась рассказывать. Скажи я хоть слово о Тобиасе и об этом наверняка узнает Леон. Я так думала. И не очень то и хотелось, чтобы он хоть как-то об этом узнал. До сих пор стыдно.
Вопрос Кассандры снова заставил меня думать, затрясла головой, чтобы прийти в себя. Работа. Мне нужно работать, а не страдать из-за всяких идиотов. А еще эта выставка. Благо, организация мероприятия меня не касалась.
Первую половину недели я работала не покладая рук, чувствуя неимоверный прилив сил. Древние сливки с нечитаемыми заклинаниями, которые рассыпались прямо в руках, не терпели никакой магии. К ним я относилась как мать к новорожденному, боясь лишний раз вздохнуть, чтобы не дай бог не потревожить. Растила их (а точнее наращивала утерянные части с помощью схожей по составу современной бумаги, которую я изготавливала сама) в заботе и любви. Я ежедневно прикасалась к истории, впитывала в себя древние знания, которые не особо были применимы в настоящее время, но которые давали представление о том, как развивались цивилизации и применение магии, в частности. Тобиас был не прав, когда говорил, что прошлое не важно. Я приняла сторону Инги Филаксис в этом вопросе. Как минимум потому, что даже мое настоящее когда-то станет прошлым и определит моё будущее.
“Опять думаешь о нем!”— ворвалось подсознание.
Да, думаю. Потому что Тобиас Бергман являлся частью того самого прошлого. Просто так вычеркивать его и забывать — глупо. А еще он нагло ворвался в моё настоящее и заставил задуматься снова о будущем.
“О будущем с Тобиасом?”
“Нет у нас никакого будущего”, — и эти мысли заставляли грустить.
“Слава Великому Магистру, ты это понимаешь!”
И дальше снова работа-работа-работа. К конце недели я даже немного взвыла. Сидела в музее днями и ночами. Начальник хвалил, а я просто не хотела возвращаться домой. В эти пустые стены.
— Выставка завтра? Ты выбрала наряд? — спросила Фрея из коннектора.
— Да что там выбирать. Оденусь как обычно.
— Как обычно — это какая-то невнятная футболка, джинсы и кроссовки?
— Думала о брючном костюме.
— Там же соберется весь бомонд, и такое “лицо” ты хочешь показать?
— Они придут смотреть на картины, а не на меня.
— Вдруг там будет какой-нибудь холостой, богатый и привлекательный мужчина — а ты не при параде?!
— Да кому нужны эти мужчины.
— Внезапные признания Октавии Ленар.
— Есть еще кое-что, чего ты не знаешь… — еле собралась, чтобы рассказать подруге об ужине с Тобиасом.
Не передать словами, какое у нее было лицо и сколько разных эмоций оно выдало, когда она услышала подробности того вечера.
— Неужели тебе нечего сказать? — спросила Фрею, когда та уже просто уставилась в одну точку, а брови ее норовили улететь в космос.
— Я просто в шоке.
— А я в каком шоке!
— Вита. Это не норма. Я тебя совершенно не узнаю. Одно дело клеить каких-то левых парней по пьяни, другое — …
— Забыла уже, как говорила мне переспать с ним?
— Я этого не говорила! — Фрея разозлилась и её глаза стали намного темнее, чем были. — Я говорила, что у тебя все мысли только о сексе. И когда ты перестала различать сарказм?
— Фрея, — взвыла, закрывая лицо подушкой. — Я вообще не понимаю, что происходит. И зачем он это делает?
— Зато я знаю, что происходит, — я вся напряглась во внимании. — Этот псих развлекается с тобой, кайфуя от того, как ты по нему сохнешь. О высоких чувствах и говорить нечего. Забудь его уже, как страшный сон и держись подальше! А лучше — найди уже себе кого-нибудь постоянного.
— Легко говорить, вы с Грегом вместе уже четыре года и у вас идиллия. Ты же умудрилась его исправить.
— Нет у нас никакой идиллии. Отношения — это тоже работа. И я никого не исправляла, просто я лучшее, что случилось с ним.
— Ты такая скромная, что и сказать нечего!
— Я просто люблю себя, а потому и Грег меня любит. И тебе пора тоже полюбить себя.
— Так я люблю.
Фрея тяжело вздохнула.
— Пьянки, беспорядочные партнеры, работа на износ, импульсивные поступки — это не про любовь к себе, Вит.
— Когда ты произнесла все мои грешки вслух стало как-то не по себе, — по спине пробежали мурашки.
— Я люблю тебя, Вит. И желаю тебе самого лучшего, ты же знаешь. И я переживаю, что путь, который ты выберешь, поддавшись тому, что у тебя между ног, может дорого тебе стоить.
— Меня сейчас стошнит. Давай заканчивать уже этот разговор.
— Вита!
— Что? — внимательно посмотрела на Фрею.
— Пообещай мне, что ты не будешь больше страдать из-за Тобиаса Бергмана.
— Ты просишь невозможно…