Лицо на продажу

Серегин Михаил Георгиевич

– Откровенно говоря, есть один вопрос, Анатолий Александрович! – сказал я, усаживаясь в кресло. – У меня, собственно, нет никакого права его задавать, поэтому мне приходится рассчитывать только на вашу добрую волю…

Заболоцкий изобразил на лице внимание.

– Я вас слушаю, – произнес он.

– Знаете, я встретил в больнице одного человека, – как можно простодушнее начал я. – И он показался мне знакомым. Раньше я занимался боксом, и, понимаете, кажется, я встречался с этим человеком на ринге… Пока я собирался с мыслями, этот

человек выписался из больницы. Ну и, как это часто бывает, теперь мне захотелось во что бы то ни стало встретиться с ним! Воспоминания молодости…

Заболоцкий едва заметно улыбнулся.

– Простите, я не совсем понимаю, какое отношение к вашим воспоминаниям имею я? – с вежливым недоумением спросил он.

– Дело в том, что вы направляли его в клинику, – пояснил я. – Мне показывали его историю, там ваше направление… Вот я и подумал, может быть, у вас есть адрес этого человека? Вы, наверное, ведете журнал приема?

– Журнал я, разумеется, веду, – терпеливо сказал Заболоцкий. – Только я опять не понимаю – раз вы смотрели историю, то должны знать адрес. В истории же все это указано!

– Это верно! Но произошла смешная вещь. – Я неестественно рассмеялся. – Тот адрес, который указан в истории, оказался ошибочным. По нему расположена дамская парикмахерская! Так я подумал, может быть, в вашем журнале есть правильный адрес?

Заболоцкий пожал плечами.

– Может быть, – согласился он. – Но ведь вы понимаете, что у меня нет возможности проверять правильность тех сведений, что сообщают о себе пациенты?

– Да, естественно, – согласился я. – Просто я надеюсь – а вдруг повезет?

– Ну что ж… Надежды, как говорится, юношей питают, – без выражения произнес Заболоцкий и достал из шкафа пухлый фолиант. – Вы, конечно, помните фамилию?

– Разумеется! Зовут его Григорий Краснов…

– Краснов, Краснов… – пробормотал косметолог, перелистывая свой талмуд. – Когда поступил – не помните?

– Около недели назад, – быстро подсказал я.

– Около недели… – задумчиво повторил Заболоцкий. – Так, так… Ну, вот ваш Краснов! – Он поднял на меня глаза. – Будьте любезны взглянуть!

Я поднялся, подошел к столу и через плечо Анатолия Александровича заглянул в журнал. Запись абсолютно ничем не отличалась от записи в истории болезни.

Говорят, что отрицательный результат – это тоже результат. Но на моем лице отразилось разочарование, которое заметил и Заболоцкий.

– Опять парикмахерская? – сочувственно спросил он.

– Она самая! – в сердцах выругался я.

– Не огорчайтесь! – сказал Заболоцкий. – Если эта встреча так важна для вас, не все еще потеряно. Возможно, этот человек когда-нибудь опять придет ко мне на прием, и я дам вам знать. Оставьте свой телефончик.

– У меня только рабочий телефон, – ответил я. – Но сейчас я в отпуске.

– Но ведь когда-то вы выйдете из отпуска, – улыбнулся Анатолий Александрович.

– Боюсь, к тому времени у меня все перегорит, – тоже с улыбкой сказал я.

Заболоцкий закрыл журнал и отодвинул его на край стола.

– Сожалею, что ничем не могу больше помочь, – сказал он. – Кстати, какой доктор ведет вашу подругу?

– Его фамилия Маслов, – ответил я.

– А, знаю, – кивнул Заболоцкий. – Он молод, но дело знает превосходно. Думаю, вы останетесь довольны. И все-таки покажитесь после окончания курса лечения. Просто профессиональное любопытство, понимаете? Разумеется, никакой платы за визит.

– Как-нибудь выберемся, – пообещал я.

Анатолий Александрович проводил меня до дверей. По пути мы оба болезненно прислушивались, не обрушится ли сверху голос разгневанной супруги. Во всяком случае, у меня создалось именно такое впечатление. Однако пронесло – Заболоцкий воспрянул духом, и улыбка опять появилась на его лице.

– Всего хорошего, – сказал он на прощание. – Заходите, когда будет результат.

Дверь закрылась за ним, и особняк немедленно обрел прежний отстраненный мемориальный вид, далекий от суеты и мелких страстей. Я покачал головой и ушел.

Погода опять портилась – косматые тучи расползались по всему небу, окрашивая его в мрачные и грязные цвета. Внезапные порывы ветра безжалостно хлестали по лицу. Листопад делался все стремительнее и неудержимее. Осень наступала по всему фронту.

Выйдя на бульвар, я неожиданно увидел знакомую фигуру. Лохматая голова, черное пальто и алый шарф – это был тот самый заносчивый художник! Он стоял на том же месте, где мы увидели его в первый раз, и сосредоточенно трудился над своим этюдником, не обращая внимания на прохожих, которые обтекали его со всех сторон.

Мне стало любопытно, выполнил ли он свое обещание. Я постарался как можно незаметнее подойти к нему со спины и взглянул на холст.

Сердце мое взволнованно забилось – я испытал одновременно и волнение, и стыд за свои дурацкие рассуждения, которыми блистал прошлый раз. На маленьком квадратике холста я вдруг увидел кусочек окружающего мира – наполненный жизнью, ветром, падающей листвой. Но кроме всего этого, на холсте была она – маленькая, хрупкая фигурка в синем плаще, печально шагающая мимо холодных стен и плачущих деревьев навстречу зиме. Работа, видимо, уже заканчивалась, и с каждым мазком картина становилась все более живой.

– Просто здорово! – искренне сказал я. – Прошу прощения за те глупости, которые наговорил в прошлый раз…

Художник покосился на меня через плечо и отвернулся.

– Это вы? – сказал он недружелюбно. – А где же ваша девушка? Я предпочел бы услышать ее мнение.

– Она лежит в больнице, – ответил я. – Но ей бы наверняка понравилось.

– В больнице? И вы говорите об этом так спокойно? – удивился он. – Я еще в тот раз понял, что вы из этих… – Он замялся, подыскивая слово.

– Из врачей, – подсказал я. – Поэтому, кстати, я спокоен. Моей девушке ничего не угрожает.