Лицо страха
Шрифт:
Ее белая рука показалась на освещенном участке перил.
Затем рука Харриса.
Они продолжали двигаться не так быстро, как следовало бы.
Он попытался сосчитать лестничные пролеты. От двенадцати до четырнадцати... Их разделяли шесть или семь этажей.
Где они находятся? На тридцать третьем этаже? Боллинджер отошел от перил, открыл дверь и покинул лестницу. Он побежал по коридору сорокового этажа к кабине лифта, которым он пользовался. Он включил его ключом, поколебался и нажал на кнопку двадцать шестого этажа.
24
Лестница
Спертый воздух был холодным. Несмотря на это, она вспотела.
Она понимала, что им следовало бы двигаться быстрее, но их задерживала больная нога Грэхема. В какой-то момент ее захлестнула ярость и злость на него, как на помеху в их спасении. Но злость мгновенно исчезла, оставив чувство вины и удивления. Она подумала, что трудные обстоятельства стали причиной ее негативной реакции по отношению к нему. Почти полностью поглощенная инстинктом самосохранения, она явно оказалась способной на поступки и действия, которые критиковала у других. Интуиция позволила ей понять и оценить страх Грэхема так глубоко, как ей раньше не удавалось. Ведь он не хотел падать с Эвереста и получить травму. И, принимая во внимание тупую боль, от которой он страдал, когда поднимался или спускался более, чем на два лестничных пролета, она должна была признать, что он вел себя в этих условиях прилично.
Спускаясь вслед за ней, Грэхем сказал:
— Ты иди вперед. — Он уже несколько раз повторял ей это. — Ты двигаешься быстрее.
— Я останусь, — ответила она, пытаясь выровнять дыхание.
Их голоса звучали тихо.
Она достигла площадки тридцать первого этажа, подождала его; затем продолжала спуск.
— Я не оставлю тебя одного. У нас двоих... больше шансов против него... больше, чем если бы мы были поодиночке.
— У него пистолет. У нас нет шансов.
Она ничего не ответила, только продолжала спускаться по ступеням.
— Иди, — повторил он, сдерживая дыхание между фразами. — Ты приведешь охранников... как раз, чтобы... не дать ему... убить меня.
— Я думаю, что охранники убиты.
— Что?
Она не хотела говорить это, как будто если она скажет, то это действительно будет так.
— Как еще... он мог пройти... мимо них?
— Записаться в регистрационный журнал. И...
— И оставить свое имя... чтобы его нашли полицейские?
Шагов через двенадцать он произнес:
— Черт!
— Что?
— Ты права.
— Помощи ждать неоткуда, — сказала она. — Только бы выбраться... из здания.
Откуда-то у него появился новый прилив сил в искалеченной ноге. Когда она спустилась на площадку тридцатого этажа, ей не пришлось ждать его, чтобы поддержать.
Минуту спустя резкий звук прогремел внизу, заставив их
— Что это?
— Аварийная дверь. Кто-то открыл ее... там, внизу, — ответил Грэхем.
— Он?
— Тсс.
Они замерли, пытаясь уловить малейшее движение внизу.
Конни показалось, что круг света начал сжиматься вокруг нее, быстро превращаясь в крошечную светящуюся точку. Она боялась оказаться слепой и беспомощной, легкой добычей в сплошной темноте. По ее мнению, Мясник имел мистические качества — он мог видеть в темноте.
Их дыхание стало ровным, на лестнице было тихо. Слишком тихо. Неестественно тихо. Наконец Грэхем произнес:
— Кто здесь?
Она вздрогнула от звука его голоса. Человек внизу ответил:
— Полиция, мистер Харрис.
Затаив дыхание, Конни сказала:
— Боллинджер.
Она стояла ближе к внешнему краю ступенек и посмотрела вниз. Мужская рука лежала на перилах четырьмя пролетами ниже в скудном освещении, на две или три ступени выше площадки. Она даже могла видеть рукав его пальто.
— Мистер Харрис, — произнес Боллинджер. Его голос звучал холодно и глухо.
— Что вам надо? — спросил Харрис.
— Она хорошенькая?
— Кто?
— Ваша женщина.
После этого Боллинджер начал подниматься. Не спеша. Уверенно. Шаг за шагом.
Она была больше напугана его медленным, спокойным приближением, чем если бы он мчался за ними. Но, не торопясь, он показывал им, что они в ловушке и у него целая ночь впереди, чтобы поймать их, если он захочет продлить это удовольствие.
«Если бы только у нас был пистолет», — подумала она.
Грэхем взял ее за руку, и они стали подниматься по ступенькам так быстро, как только он мог. Это было нелегко. У нее болели спина и ноги. С каждым шагом Грэхем сильнее стискивал зубы или громко стонал.
Когда они проскочили два этажа, четыре пролета, они остановились передохнуть. Он наклонился, чтобы растереть больную ногу. Она подошла к перилам и выглянула вниз.
Боллинджер находился четырьмя пролетами ниже. Он явно бежал, когда услышал, что они побежали, но сейчас снова остановился. Он наклонился над перилами, его силуэт вырисовывался в тусклом свете, пистолет был у него в правой руке.
— Э, да ты хорошенькая.
Она вскрикнула и отдернулась назад.
Он выстрелил.
Пуля прошла по центру, отрекошетила от перил сверху, ударилась в стену над их головами и отрекошетила еще раз на ступеньки над ними.
Она прижалась к Грэхему, он обнял ее.
— Я мог бы убить тебя, — прокричал ей Боллинджер, — я едва не убил тебя, мое сердечко. Но нам с тобой еще предстоит хорошо повеселиться.
Затем он снова начал подниматься, как раньше. Медленно. Ботинки зловеще скрипели по бетону: скрип... скрип... скрип... Он начал тихонько насвистывать.
— Он не только преследует нас, — сердито произнес Грэхем, — этот сукин сын играет с нами.