Лицо страха
Шрифт:
— Сожалею, но звонков не было.
Прайн нахмурился.
— Ужасная программа, — сказал Стивенсон.
— Только первые тридцать минут. После Харриса другие гости выглядели глупее, чем они на самом деле. Были звонки от зрителей?
— Около сотни, все благоприятные. Ты веришь, что он действительно видел происходящее убийство?
— Ты слышал детали, которые он описал? Цвет ее глаз? Ее имя? Он убедил меня.
— Пока жертва не будет найдена, ты не узнаешь, точны ли были детали.
— Они были точными, — произнес Прайн. Он допил
— Зеленоглазая женщина по имени Эдна... Он прав. Мы прочтем об этом уже в завтрашних газетах.
— Ты не можешь знать...
— Если бы ты сидел рядом с ним, Пол, у тебя не было бы сомнений в этом.
— Но не странно ли, что его видения появились тогда, когда ты пытался уличить его?
— Уличить в чем?
— Ну... в том, что он брал деньги.
— Если даже он когда-либо и получил больше денег, чем просто компенсация его расходов по работе, то у меня нет доказательств, — сказал Прайн.
Сбитый с толку, Стивенсон спросил:
— Тогда почему ты занимался им?
— Я хотел сломать его, представить лепечущим, беззащитным дураком, — улыбнулся Прайн.
— Но если он не был виновен...
— Он виновен в другом.
— В чем?
— Ты узнаешь об этом.
Стивенсон вздохнул:
— Ты наслаждаешься унижением тех, кого приглашаешь на телевидение.
— Конечно.
— Но почему?
— А почему бы и нет?
— Это дает чувство власти?
— Не совсем, — откликнулся Прайн. — Я наслаждаюсь тем, что выставляю их дураками — политиков, священников, поэтов, философов, бизнесменов, генералов и адмиралов. Большинство людей — глупцы. Я показываю сидящим у телевизоров, что их лидеры такие же тупоумные, как и они сами, — он отхлебнул немного коньяку. Когда он снова заговорил, его голос стал жестче: — Может, когда-нибудь все эти идиоты перегрызут друг другу глотки и оставят мир тем немногим из нас, кто может оценить его.
— О чем ты говоришь?
— Разве я говорю не по-английски?
— Ты говоришь с такой злобой.
— У меня есть на это право.
— У тебя? После твоего успеха?
— Ты не пьешь, Пол?
— Нет. Тони, я не понимаю...
— Я думаю, тебе следует выпить.
Стивенсон чувствовал, когда следует поменять тему.
— Я действительно не хочу пить.
— Ты когда-нибудь был вдрызг пьян?
— Нет. Я не любитель выпивать.
— Ты когда-нибудь занимался любовью с двумя девицами сразу?
— А зачем мне все это нужно?
— Ты не берешь от жизни все, что должен, — сказал Прайн. — Ты не набираешься опыта. У тебя нет достаточной свободы. Это единственный твой недостаток, Пол, правда, еще — твои носки.
Стивенсон посмотрел на свои носки:
— А что не так с моими носками?
Прайн отошел к окну. Он смотрел не на сверкающие огни города, а на их отражение в стакане. Он подмигнул себе. Он чувствовал себя великолепно. Намного лучше, чем раньше, и все благодаря Харрису. Ясновидящий привнес некоторое волнение и чувство опасности в его жизнь, новую цель и интерес. Хотя Грэхем Харрис еще не знал этого, но он стал главной целью в карьере Прайна.
«Мы раздавим его, — счастливо подумал Прайн, — сотрем с лица земли». Он повернулся к Стивенсону:
— А ты уверен, что никто не звонил? Мне должны были позвонить.
— Нет. Никто.
— Может, ты выходил отсюда на минуту?
— Тони, я не дурак. Поверь мне. Я был здесь все время, и тебе никто не звонил.
Прайн осушил свой второй стакан коньяку. Он обжег ему горло. Долгожданное и приятное тепло разливалось по телу.
— Почему бы тебе не выпить со мной?
Стивенсон встал и потянулся:
— Нет. Я уже должен идти.
Прайн подошел к бару.
— Ты пьешь коньяк чересчур быстро, Тони.
— У меня праздник, — сказал Прайн и добавил в свой стакан льду и коньяку.
— В честь чего?
— В честь еще одного развенчанного дурака.
4
Конни Девис ждала Грэхема в их квартире на Гринвич-Виллидж, когда он пришел домой. Она взяла у него пальто и повесила в шкаф.
Она была хорошенькой. Тридцати четырех лет. Изящная. Брюнетка. Серые глаза. Прямой нос. Полные губы. Эффектная.
Она владела небольшим доходным антикварным магазином на Десятой улице. В бизнесе она крепко стояла на ногах.
Последние восемнадцать месяцев она и Грэхем жили вместе. Их отношения были полны искренней любовью, какой до сих пор не знал ни один из них.
Это было даже нечто большее, чем любовь. Она была не только его любовницей, но и хорошим доктором, сиделкой. После несчастного случая пять лет назад он потерял веру в себя. Его самоуважение год за годом постепенно ослабевало. Она была здесь, чтобы помогать ему, лечить его. Она была не совсем уверена, что он до конца осознавал это, но она видела в этом самую важную задачу своей жизни.
— Где ты был? — спросила она. — Уже два тридцать.
— Мне нужно было подумать. Я шел пешком. Ты смотрела программу?
— Мы поговорим об этом. Прежде всего нужно согреться.
— Согласен. На улице, наверное, минус двадцать.
— Иди в кабинет и садись. Расслабься, — сказала она. — Я разожгла там камин. Сейчас принесу тебе выпить.
— Бренди?
— Что еще такой ночью?
— Ты почти совершенство!
— Почти?!
— Должен ли я считать тебя вообще семи пядей во лбу?