Лицо в зеркале
Шрифт:
Специфический английский акцент Спеч-Могга указывал на то, что приобретен он благодаря долговременному пребыванию в туманном Альбионе, но отнюдь
не является свидетельством рождения и воспитания в тех далеких краях.
Профессор пригласил Этана и Рискового в дом, но скорее не от души, а из чувства долга. И на вопросы отвечал довольно нервно. Общение с полицией определенно не доставляло ему удовольствия.
Одет он был в просторную рубашку и широкие брюки с карманами на штанинах. Когда клал ногу на ногу, а случалось это часто, брюки так громко
Возможно, он всегда носил в доме солнцезащитные очки. Во всяком случае, на этот раз его глаза прятались за ними.
Однако Спеч-Могг снимал очки и надевал вновь так же часто, как менял местоположение ног: верхняя оказывалась внизу, чтобы вскоре снова влезть наверх, хотя синхронизации этих двух телодвижений, свидетельствующих о нервном напряжении, не просматривалось. Он, похоже, не мог решить, какой вариант дает лучшие шансы пережить допрос: смотреть копам в глаза или прятаться за темными стеклами.
Хотя профессор, несомненно, верил, что каждый коп — жестокий фашист, он не собирался карабкаться на баррикаду и оттуда бросать это обвинение в лицо слугам закона. Его не радовало присутствие в доме двух агентов репрессивного полицейского государства. Наоборот, ужасало.
В ответе на каждый вопрос он выблевывал массу информации в надежде на то, что благодаря его говорливости Этан и Рисковый окажутся за дверью до того, как возьмутся за кастеты и дубинки.
Понятное дело, Спеч-Могг не был профессором, которого они искали. Он, наверное, мог бы подвигнуть своих студентов на совершение преступлений во имя тех или иных идеалов, но у него самого духа на такое не хватило бы.
А кроме того, на преступления у него просто не было времени. Он написал десять научно-популярных книг и восемь романов. При этом преподавал в университете, организовывал конференции, круглые столы, семинары. Писал пьесы.
По собственному опыту Этан знал, что трудоголики, чем бы ни занимались, редко совершают насильственные преступления. Только в кино успешный бизнесмен, помимо выполнения своих корпоративных обязанностей, успевал насиловать и убивать.
Преступниками обычно становились те, кто не мог добиться успеха на рабочем месте, или ленивцы. А также получившие средства к существованию по наследству или каким-то другим легким путем. Наличие свободного времени позволяло им готовиться к преступлению.
Доктор Спеч-Могг не помнил Рольфа Райнерда. В среднем на каждом его трехдневном семинаре бывало три сотни студентов. И след в памяти профессора оставляли далеко не все.
Когда Этан и Рисковый поднялись, чтобы уйти, не пригрозив пропустить электрический ток через гениталии профессора, Спеч-Могг проводил их до дверей с явным облегчением. А закрыв за ними дверь, несомненно, помчался в ванную, поскольку мятеж кишечника взял верх над английским хладнокровием.
— Я бы из принципа врезал этому говнюку, — пробурчал Рисковый, когда они сели в «Экспедишн».
— Очень уж ты у нас чувствительный, — усмехнулся Этан.
— А что ты скажешь об акценте?
— Адам Сэдлер в роли Джеймса Бонда.
— Да. С капелькой Шварценеггера.
Покинув дом Спеч-Могга в Уэствуде, они потратили немало времени, чтобы найти доктора Джеральда Фицмартина, организатора сценарного семинара, в котором участвовал Райнерд.
В университете, где преподавал Фицмартин, Рисковому сказали, что тот на каникулах будет дома, никуда не уедет. Но трубку в его жилище не сняли, Рисковому ответил автоответчик.
Фицмартин жил в Пасифик-Палисейдс. Ехать туда пришлось по прибрежным улицам, где гондолы казались более уместными в сравнении с внедорожниками.
На звонок в дверь дома Фицмартина никто не ответил. Может, он отправился за рождественскими покупками. Может, не мог подойти к двери, потому что укладывал в черную коробку очередной подарок Ченнингу Манхейму.
Но сосед объяснил, что причина в другом: в понедельник утром Фицмартина срочно увезли в медицинский центр «Седарс-Синай». Почему, он не знал.
Когда Рисковый позвонил в «Седарс-Синай», ему сказали, что тайна частной жизни пациента для больницы важнее, чем помощь полиции.
Под иссиня-черным, как тело проигравшего боксера, небом Этан поехал обратно в город. Ветер боролся с деревьями, иногда деревья проигрывали, и ветви падали на дорогу, мешая проезду.
Как и всегда, хаос на небе приводил к хаосу на дороге. На одном перекрестке столкнулись две легковушки. Пятью кварталами дальше грузовик смял минивэн.
Этан вел «Экспедишн» осторожно, но чувствовал, как нарастает внутреннее напряжение. Не мог не думать о том, что раз уж однажды погиб в автоаварии, то может умереть опять, пусть и на другой улице. И на этот раз, возможно, не воскреснет из мертвых.
По пути Рисковый звонил по телефону, пытаясь выйти на профессора, как выяснилось, уже из другого университета, который проводил однодневный семинар по рекламе и самопрезентации.
Держась за руль обеими руками, Этан посмотрел на часы. День утекал быстрее, чем дождевая вода в решетки сливной канализации.
Он помнил, что должен вернуться в Палаццо Роспо к пяти часам. Фрик не мог оставаться один в огромном особняке, особенно в такой странный день.
Медицинский центр «Седарс-Синай» располагался на бульваре Беверли, в той части Лос-Анджелеса, которой хотелось быть Беверли-Хиллз. Они прибыли туда в 2:18.
Доктор Джеральд Фицмартин лежал в палате интенсивной терапии, и их к нему не пустили. В комнате ожидания сын профессора с радостью побеседовал с ними, хотя и удивился, что у полиции возникла необходимость поговорить с его отцом.
Профессор Фицмартин, шестидесяти восьми лет отроду, прожил честную жизнь, а в старости такие люди редко встают на путь преступлений. Последние мешают садоводству и выходу камней из почек.
А кроме того, в это утро Фицмартину сделали коронарное шунтирование. Если именно он работал в паре с Рольфом Райнердом, то в ближайшем будущем кинознаменитости могли не опасаться за свою жизнь.