Лицо в зеркале
Шрифт:
— Тело отвезли вниз, в больничную теплицу? — спросил Этан.
Сестра Джордан взглянула на него с уважением.
— Я понятия не имела, что вы — сотрудник полиции, мистер Трумэн.
На полицейском жаргоне теплицей назывался морг. Все трупы ожидали там посадки в землю.
— Отдел расследования грабежей и убийств, — отмстил он, не став объяснять, что он ушел со службы и почему.
— Мой муж сносил достаточно комплектов формы, чтобы выйти в отставку в марте. Сейчас я работаю по две смены, чтобы не сойти с ума.
Этан понимал, о чем она говорит. Копы очень часто не задумывались, какая опасная у них служба, а в последние месяцы перед выходом на пенсию так нервничали, что горстями пили успокоительные таблетки. А их родные зачастую волновались еще сильнее.
— Врач подписал свидетельство о смерти, — продолжила сестра Джордан, — и мистера Уистлера отправили вниз, в холодную комнату, перед отправкой в морг… только в морг он не попадет, не так ли?
— Теперь это убийство, — ответил Этан. — Управление судебно-медицинского эксперта [8] затребует тело для вскрытия.
8. Судебно-медицинский эксперт — в некоторых штатах должность, аналогичная по функциям выборной должности коронера (должностное лицо, обязанное засвидетельствовать смерть человека, предположительно погибшего насильственной смертью). На нее назначаются лица с медицинским образованием
— Тогда им позвонят. Наша система не дает сбоев. — Она взглянула на часы: — Но если вас это интересует, они наверняка еще не успели забрать тело.
Путь к мертвым Этан проделал на лифте. Теплица находилась на третьем и самом нижнем подземном этаже, рядом с гаражом машин «Скорой помощи».
При спуске его слух ублажала оркестровая аранжировка старой песни Шерил Кроу. Отсутствие слов выжало из нее оттенки сексуальности, осталась только оболочка-мелодия, в которую завернули другую и не столь вкусную сосиску. В этом катящемся в бездну мире губили всё, даже такую мелочевку, как песня поп-дивы.
Он и Данни, теперь тридцатисемилетние, дружили пятнадцать лет, с пяти до двадцати. Они выросли в приходящем в запустение районе, с домами с облупившейся штукатуркой, в семье каждый был единственным ребенком, так что они сблизились, как братья.
Нищета сплачивала их так же, как эмоциональный и физический стресс жизни под пятой отцов-алкоголиков с дикими приступами ярости. А еще — желание доказать, что даже сыновья пьяниц, бедняки, могут со временем кем-то стать, чего-то достичь.
Последующие семнадцать лет разлуки, в течение которых они разговаривали считанное число раз, притупили у Этана боль потери. Но теперь, учитывая нервотрепку последних часов, на него навалились меланхолические мысли о том, что все могло бы пойти по-другому.
Данни Уистлер оборвал связывающие их узы, примяв решение жить вне закона, хотя Этан в это время уже готовился защищать его. Бедность и жизнь в хаосе, где правил эгоистичный пьяница, вызвали в Этане уважение к самодисциплине, порядку, радостям, которые приносит жизнь, отданная службе другим. У Данни тот же жизненный опыт пробудил страсть к деньгам и власти, дабы более никто не смог указывать ему, что он должен делать, и заставлять жить по правилам, отличным от его собственных.
В ретроспективе различная реакция на аналогичные негативные ситуации проявилась у них еще в подростковом возрасте. Может, дружба слишком долго не позволяла Этану увидеть, что пропасть между ними все расширяется. Он хотел, чтобы его уважали за его достижения. Данни предпочитал уважение, основанное на страхе.
Более того, они оба влюбились в одну женщину, а нот это могло развести в стороны и единокровных братьев. Ханна вошла в их жизни, когда им было по семь лет. Сначала была такой же, как Этан и Данни, единственной, кого они допустили в свои игры. Они стали неразлучной троицей. Постепенно Ханна превратилась в подругу и суррогатную сестру, и мальчики поклялись ее защищать. Этан так и не смог выделить день, когда она перестала быть подругой, перестала быть суррогатной сестрой, а превратилась, и для него, и для Данни… в возлюбленную.
Данни отчаянно хотел быть с Ханной, но потерял ее. Этан не просто хотел Ханну, он ее боготворил, завоевал ее сердце, женился на ней.
Двенадцать лет он и Данни не разговаривали, до тойночи, когда Ханна умерла в этой самой больнице.
Оставив ошметки песни Шерил Кроу в лифте, Этан зашагал по широкому и ярко освещенному коридору с бетонными, выкрашенными в белый цвет стенами. Место эрзац-музыки заняло негромкое гудение флуоресцентных ламп под потолком.
Двойные двери с квадратными окнами открылись в приемную теплицы. За обшарпанным столом сидел сорокалетний мужчина с изрытым шрамами от угрей лицом, в зеленом хирургическом костюме. Табличка на столе указывала, что зовут мужчину Вин Толедано. Он оторвался от романа с трупом на обложке.
Этан спросил, как у него дела, и служитель теплицы ответил, что он жив, а следовательно, все у него хорошо.
— Чуть меньше часа тому назад к вам доставили Дункана Уистлера с седьмого этажа, — продолжил Этан.
— Положил его на холод, — подтвердил Толедано. — Не могу передать в морг. Коронер хочет заполучить его первым, потому что это убийство.
Посетителям предлагался только один стул. Оформление документов, связанное с передачей холодных трупов, обычно проводилось быстро, наличия удобной приемной со старыми журналами не требовалось.
— Я не из морга, — ответил Этан. — Я — друг усопшего. К сожалению, меня не было, когда он умер.
— Извините, но тело я вам сейчас показать не могу.
— Да, знаю, — Этан сел на посетительский стул.
Чтобы адвокаты защиты не могли оспорить результаты вскрытия в суде, прокуратура выпустила соответствующую инструкцию, согласно которой к трупу, затребованному судебно-медицинским экспертом, посторонние не допускались.
— Родственников, чтобы идентифицировать покойного, не осталось, а я — исполнитель завещания, — объяснил Этан. — Так что все равно потребуюсь им для установления личности. И мне хотелось бы сделать это здесь, а не в городском морге.
Толедано отложил книгу в сторону.
— Парня, с которым я вырос, в прошлом году выбросили из автомобиля на скорости девяносто миль. Это тяжело, терять друга молодым.
Этан не собирался изображать скорбь, но приглашение к разговору принял, стремясь хоть как-то отвлечься от мыслей о Рольфе Райнерде.
— Долгое время мы не были близки. Двенадцать лет вообще не разговаривали, за последние пять — только три раза.
— Но он назначил вас душеприказчиком?
— Вот именно. Я об этом узнал, когда Данни уже два дня лежал здесь, в палате интенсивной терапии. Мне позвонил его адвокат, сказал, что я — исполнитель завещания, а также могу вести все его дела и решать вопросы, касающиеся лечения, пока он жив, но недееспособен.