Лицо в зеркале
Шрифт:
— Хорошо. И послушайте, извините, что так назвал вас.
— В прошлый раз? Адвокатом? — Да.
— Меня обзывали и хуже.
— Правда?
— Гораздо хуже.
— И я сожалею, что пытался выследить вас.
— Это ты про что?
— Нехорошо выслеживать ангела. Я сожалею, что воспользовался режимом шестьдесят девять.
Таинственный абонент молчал.
И молчание это разительно отличалось от того, которое Фрик слышал раньше.
Это было идеальное молчание, которое всасывало в себя не только помехи на линии, но все, сколь бы тихими они ни были, шумы в библиотеке. Фрик словно оглох.
И еще — молчание было глубоким, будто хранитель нюнил из впадины на дне океана. Глубоким и холодным.
По телу Фрика пробежала дрожь. Он не мог слышать, как стучат его зубы, как содрогается тело. Не мог слышать выдоха, хотя чувствовал, как воздух вырывается из груди, такой горячий, что слюна высыхала на зубах.
Идеальное, глубокое, холодное молчание, но и какое-то еще, не просто идеальное, глубокое и холодное.
Фрик вообразил, что такое молчание — один из способов зачаровать человека, доступный любому ангелу со сверхъестественными способностями, но наиболее часто им, должно быть, пользовался ангел смерти.
Загадочный абонент вдохнул, вместе с воздухом вобрав в себя и молчание, вновь вернул звук в окружающий Фрика мир, заговорил с тревогой в голосе:
— Когда ты воспользовался режимом шестьдесят девять, Эльфрик?
— Ну, после того, как вы позвонили в железнодорожную комнату.
— И после того, как я позвонил в винный погреб?
— Да. Разве вы этого не знаете… учитывая, кто вы?
— Ангелы знают не все, Эльфрик. Время от времени что-то… от нас ускользает.
— В первый раз ваш телефон звонил и звонил…
— Потому что я воспользовался телефоном в моей прежней квартире, где я жил до смерти. Я не набирал свой номер, только подумал о тебе, но трубку снял. Я еще учился… учился тому, что мне теперь под силу. И с каждым часом я все лучше осваиваюсь в новой роли.
Фрик задался вопросом, а не устал ли он гораздо сильнее, чем даже может себе представить. Разговор-то становился совсем уж идиотским.
— В вашей прежней квартире?
— Я лишь недавно стал ангелом, сынок. Умер этим утром. Использую тело, в котором жил, хотя теперь оно… более эффективное, благодаря моим новым способностям. Что случилось, когда ты воспользовался режимом шестьдесят девять во второй раз?
— Вы действительно не знаете?
— Боюсь, что знаю. Но скажи мне.
— Мне ответил тот извращенец.
— Что он тебе сказал?
— Ничего не сказал. Только тяжело дышал… и издавал какие-то животные звуки.
Таинственный абонент вновь замолчал, но на этот раз его молчание и близко не стояло к тому мертвенно-глубокому. Фрик слышал и свое дыхание, и удары сердца.
— Сначала я подумал, что трубку сняли вы, — объяснил он. — Вот я и сказал ему, что посмотрел, кто такой Молох, в словаре. Имя это его возбудило.
— Никогда больше после моего звонка не пользуйся режимом шестьдесят девять, Эльфрик. Никогда больше.
— Почему?
В голосе ангела-хранителя прозвучала тревога, более свойственная смертным, чем бессмертному.
— Никогда больше, ни при каких обстоятельствах. Ты понимаешь?
—Да.
— Обещаешь мне, что никогда больше не попытаешься перезвонить мне, воспользовавшись режимом шестьдесят девять?
— Хорошо. Но почему?
— Звоня тебе в винный погреб, я не пользовался телефоном, как в первый раз. Мне больше не требуется телефонный аппарат, чтобы позвонить тебе, как не требуется автомобиль для поездок. Мне нужна лишь идея телефона.
— Идея телефона? И как это работает?
— Мое нынешнее положение наделяет меня некими сверхъестественными способностями.
— Вы хотите сказать, положение ангела-хранителя.
— Но когда я пользуюсь только идеей телефона, режим шестьдесят девять может соединить тебя с тем местом, куда ты не должен попасть.
— Что это за место?
Хранитель замялся. Потом все-таки ответил:
— Черная вечность.
— Звучит не очень, — согласился Фрик и в тревоге оглядел библиотеку.
В лабиринте полок под обложками книг обитало множество монстров, как человеческих, так и нет. Может, одно из этих чудищ бродило не в бумажных мирах, а в этом, дышало не парами типографской краски, а воздухом, дожидаясь, пока маленький мальчик найдет его за одним из поворотов тихих, безлюдных проходов.
— Черная вечность. Бездонная пропасть, где темнота видимая, как и всё, что там живет, — уточнил хранитель. — Тебе повезло, сынок. Оно с тобой не заговорило.
— Оно?
— То, что ты назвал «извращенцем». Если они заговаривают с тобой, то могут заманивать лестью, убеждать, очаровывать, иногда даже командовать.
Фрик искоса глянул на рождественскую ель. Ангелы, похоже, наблюдали за ним. Все до единого.
— Режимом шестьдесят девять ты открываешь им дверь.
— Кому?
— Нужно ли нам произносить их пованивающие серой имена? Мы оба знаем, о ком я толкую, не так ли?
Будучи мальчиком, который в книгах отдавал предпочтение жанру фэнтези, жил в доме, где мог смотреть любые фильмы, от детских «ужастиков» до запрещенных для показа несовершеннолетним, и обладал богатым воображением, Фрик подумал, что знает, о чем идет речь.
— Ты открываешь им дверь, а потом одним словом, сам того не желая… приглашаешь их.
— Сюда, в Палаццо Роспо?
— Ты мог пригласить одного из них в себя, Эльфрик. А получив приглашение, они могут путешествовать по телефонным проводам, точно так же, как я — от зеркала к зеркалу.
— Это правда?
— Правда. Не вздумай воспользоваться режимом шестьдесят девять, когда мы закончим этот разговор.
— Хорошо.
— И никогда больше после моих звонков.