Лицом к лицу с Америкой
Шрифт:
Репортеры помчались к телефонным будкам.
А Никита Сергеевич действительно был в хорошем настроении. Он все еще находился под впечатлением только что закончившейся радушной встречи с жителями американской столицы сталелитейной промышленности, о которой газета «Нью-Йорк таймс» писала:
«Мэр города после отъезда Хрущева заявил, что он никогда не видел таких больших толп».
Но теперь пришло время удивляться властям Вашингтона: хотя протокол поездки не предусматривал никаких церемоний ни на аэродроме, ни в городе и никто не призывал население столицы выйти навстречу гостю, на всем пути от аэропорта Эндрюс до резиденции Блэйр-хауз теснились десятки тысяч людей, причем они явно были настроены весьма приветливо. Бросалось в глаза, что на сей раз
Оправдался прогноз Никиты Сергеевича: лед «холодной войны» не только треснул, но и начал крошиться. Его выступления в Нью-Йорке, Лос-Анжелосе, Сан-Франциско, Де-Мойне и Питтсбурге дошли по каналам телевидения, радио и газет почти до каждого американского дома. Они сильно изменили представление американцев о Советской стране, о коммунизме, о людях, выдвинутых нашим народом к власти. Если до этого информация о Советском Союзе просачивалась сюда лишь тоненьким ручейком, то сейчас хлынула настоящая Ниагара, могучий поток правдивых, из первых рук получаемых, неотразимо убедительных и волнующих сведений. Они не оставляли камня на камне от фальшивых легенд, сочинявшихся о нашей стране на протяжении десятков лет.
Американцы, ставшие жертвой неумной пропаганды, ожидали увидеть жесткого, скупого на простые человеческие слова, вспыльчивого и гневного доктринера. А перед ними предстал простой, сердечный, охотно идущий на прямые контакты с народом человек, отстраняющий охрану, чтобы дружески поговорить с рядовым американцем, протестующий против того, что его возят в закрытом автомобиле, человек, с большим желанием вступающий в беседу, а если надо, то и в спор. Им очень понравились страстность Н. С. Хрущева, с которой он защищал свои идеи, не давая никому бросить на них тень, и та терпимость, с которой он относился к убеждениям других. У людей рождались доверие и симпатия, и, когда до них доходили вести о тех предложениях, которые глава Советского правительства выдвигал в своем стремлении добиться укрепления мира, они говорили:
— Нет, это не пропаганда! Он искренний человек, и ему можно верить…
Так менялись привычные стандартные представления американцев о Советском Союзе, и люди не стеснялись об этом говорить. Одна пожилая журналистка, сопровождавшая Н. С. Хрущева, в откровенной беседе так рассказала о себе, невольно отражая то, что происходило в те дни со многими американцами:
— Я всегда относилась враждебно к Советскому Союзу. Как и многие другие, я верила тому, что говорилось и писалось здесь. Но вот случилось так, что мне довелось сопровождать в этой удивительной поездке Хрущева. Я внимательно присматривалась к нему, придирчиво слушала его речи, мысленно оспаривала его аргументы. И вдруг я поняла, что все те представления, которыми мы жили столько лет, надо выбросить в помойную яму. Я увидела, что это настоящий человек и что он предлагает вещи серьезные и, главное, осуществимые. Верьте или не верьте, но теперь этот человек вызывает у меня симпатию. Я невольно противопоставляю его некоторым нашим деятелям, вроде Герберта Гувера или Кальвина Кулиджа, губы которых постоянно кривились от презрения к народу, когда они стояли у власти.
Она минуту помолчала и потом сказала, горько усмехнувшись:
— Это любопытное ощущение… Не так просто менять свое мнение о множестве вещей, когда тебе уже больше пятидесяти лет. Но иногда это бывает необходимо…
Сколько таких бесед происходило в те дни!
24 сентября вся Америка особенно много говорила о поездке Н. С. Хрущева: ведь завтра в уединенной резиденции Президента США Кэмп-Дэвид должны были начаться закрытые беседы двух глав правительств. Этой встречи все ждали с нетерпением и надеждой. То был день больших ожиданий. Комментаторы мобилизовывали все свое красноречие, чтобы сделать свои прогнозы — то розовые, то серые — как можно более убедительными. Чиновники госдепартамента и Белого дома упаковывали досье,
Но радужные мечты не сбылись. Из Флориды пришло краткое, но выразительное сообщение: «24 сентября на мысе Канаверал взорвалась ракета «Атлас», которая готовилась для запуска искусственного спутника весом 168 килограммов на орбиту вокруг Луны. Система представляла собой четырехступенчатую ракету, на которой должен был быть установлен спутник. Взрыв похоронил надежды на запуск ракеты в сторону Луны. В настоящее время нет другой готовой ракеты, которая могла бы доставить спутник на орбиту вокруг Луны».
Нетрудно представить себе, какое впечатление произвело это сообщение. Оно вызывало смешанные чувства. Можно было по-человечески посочувствовать американским ученым. Они потерпели еще одну неудачу в необычайно сложном и трудном деле, каким является запуск ракеты в сторону Луны. Но, говорили себе мыслящие американцы, умная ли это политика — пытаться во что бы то ни стало изобразить дело так, будто у нас есть основания для ведения переговоров «с позиции силы», тогда как в действительности такого основания давно уже нет? Глава Советского правительства привез в подарок Д. Эйзенхауэру копию советского вымпела, уже доставленного на Луну. Отправив ракету на Луну, советские ученые и инженеры еще раз подтвердили, что для них запуск мощных ракет — дело уже верное и обычное. А чего добились люди с мыса Канаверал, добавив к длинному списку аварий с ракетами еще одну? Не благоразумнее ли было бы подходить к переговорам, которые начнутся завтра, с позиции разума, как об этом говорил глава Советского правительства.
Инерция — страшная сила, особенно в политике. Видимо, не так легко людям, которые на протяжении многих лет руководствовались в своих действиях стратегией «большой дубинки», искать что-то другое, когда отчетливо выяснилось, что те, в отношении кого они хотели бы действовать «с позиции силы», так же сильны, если не сильнее.
Однако жизнь — хороший учитель. И, говоря о мирном сосуществовании, Н. С. Хрущев заметил в Сан-Франциско:
— Я уже объяснял неоднократно, что это такое, и готов еще и еще раз терпеливо разъяснять. Кому непонятно, пусть еще подумает. Если он не поймет, видимо, он еще не созрел, пусть подрастет, жизнь его подведет к этому, может быть, не раз на лбу шишки набьет и узнает, как необходимо мирное сосуществование.
Так или иначе, но только что закончившаяся поездка Н. С. Хрущева по стране убедительно показала, что рядовые американцы ничего не желают столь страстно и единодушно, как разрядки напряженности в международных отношениях, уверенности в завтрашнем дне, мира. И вспышкопускательство, которым занимались в те дни люди в военной форме на мысе Канаверал, их не только не радовало, но, напротив, сердило: если американский народ искренне хочет мира, то почему противиться этому?
Тем большее удивление вызывали опубликованные в канун встречи Н. С. Хрущева и Д. Эйзенхауэра мрачные пророчества некоторых людей, столь основательно вмерзших в лед «холодной войны», что до них никак не доходило общее потепление международной атмосферы.
Газета «Нью-Йорк геральд трибюн» писала в редакционной статье: «Обсуждение в Кэмп-Дэвиде может дать только соглашение, фиксирующее наличие разногласий». По своему обыкновению некоторые газеты подходили к встрече, на которую народы возлагали такие большие надежды, как к какому-то спортивному матчу. Чего стоит хотя бы такой образчик публицистики, заимствованный нами из газеты «Уолл-стрит джорнэл»: «Это совещание будет нелегким для Президента Эйзенхауэра, так как советский руководитель поставил его в оборонительное (?) положение своим предложением о разоружении в Организации Объединенных Наций».