Лицом к лицу

Бутин Эрнст

– Осуждаешь?
– поинтересовался насмешливо. Вспомнил, как на вечеринках у Тонечки, изображая опытного и бывалого, глотал водку. Хотел сказать об этом, но передумал.
– Тебе виделось, несостоявшийся Растиньяк, неполучившийся Жюльен Сорель, что в моем возрасте ты будешь небрежно потягивать шампанское и закусывать устрицами?

– Мне вообще ничего такого не виделось, - раздраженно отрезал Юра.

– Врешь, - снисходительно улыбнулся Юрий Иванович.
– Погляди-ка в окно. Вот такие шалманы станут со временем твоим единственным клубом интересных встреч.

Юра

повел глазами в сторону площади. Там, прижавшись к акациям, стоял обшарпанный синий павильон, возле которого валялись пустые бочки, топтались какие-то задрипанные мужики, бродили бездомные шелудивые собаки.

– Что это вы все время только самое плохое вспоминаете?
– спросил он зло.
– Разве ничего хорошего у вас не было?

– Не знаю. Было, наверно, - подумав, признался Юрий Иванович. Облизнул усы.
– Только я не помню. Мне кажется, что вся моя жизнь - сплошная цепочка скверны и мерзостей.

Сказав "цепочка", он вспомнил свои размышления перед разговором с Владькой на школьном стадионе и тяжело вздохнул.

– Об одном сожалею, что попал я в сегодня, а не в те годы, когда было тебе лет двенадцать - тринадцать.

– Что бы это изменило?
– поморщился Юра.
– Вы все равно были бы таким, какой есть...

– Не скажи, - торопливо перебил Юрий Иванович.
– Ты вот назвал Бредбери нытиком-пессимистом. Черт с тобой, называй. Но у меня с утра не выходит из памяти один его рассказ. "И грянул гром", по-моему, называется. Помнишь?

Юра кивнул.

– Опять врешь, - равнодушно заметил Юрий Иванович.
– Ты его прочтешь только в институте. Как и Ремарка, и Хемингуэя, подражая которому, кстати, отрастишь эту вот щетину, - потер ладонью подбородок.
– Правда, на литературных вечерах ты громил своих будущих кумиров как певцов "потерянного поколения", герои которых ушли от борьбы, сдались и прочее, и прочее, но читать - не читал.

– Вы начали про рассказ, - покраснев, напомнил Юра.

– Дв-да, помню, - Юрий Иванович маленькими глотками, с удовольствием, прихлебывал пиво.
– Его герои из сравнительно устойчивого и благополучного своего сегодня отправляются в далекое прошлое охотиться на какого-то динозавра. А когда возвращаются, то находят в своем времени разгул идиотизма и чуть ли не крах цивилизации.

– Почему?
– у Юры заинтересованно расширились глаза.

– Потому что один персонаж, оступившись, раздавил какую-то козявку. Кажется, бабочку, - Юрки Иванович крутил в пальцах пустой стакан, задумчиво глядел в него.
– Эта бабочка могла вывести других, те - других. Мириады невыведенных бабочек, которых не сожрали какие-то твари, что тоже повлияло на их, если так можно выразиться, судьбу. Я забыл доказательства Бредбери, но они логичны. Нарушено было, как говорится в наше время, экологическое равновесие, жизнь на земле стала развиваться несколько по-иному, и в результате через миллионы лет стала такой, что, когда герои рассказа вернулись в свое настоящее, они обалдели от ужаса. Понял?

– Про бабочку и миллионы лет понял, - хмыкнул Юра.
– Но при чем здесь вы и я?

– При том, бестолочь,

что каждый пустяк, каждый поступок в прошлом отзовется в будущем, - Юрий Иванович рассердился. Налил пиво с такой яростью, что оно выплеснулось через край стакана на скатерть.
– Здесь аукнется, там, - ткнул пальцем за спину, - откликнется. Если бы я тебе в классе шестом - седьмом дал оплеуху, ты, может, не стал бы таким...

– Я уже получил оплеуху. Сегодня, - сразу помрачнев, напомнил Юра. Век ее не забуду.

– Вот и хорошо, - Юрий Иванович посыпал из солонки в лужицу пива на скатерти.
– Слушай притчу. Как-то Бенвенуто Челлини, еще ребенком, увидел в огне саламандру и, обрадованный, закричал об этом отцу. А тот влепил ему затрещину, чтобы сын лучше запомнил этот миг. Бенвенуто никогда не забывал подзатыльник, а значит, и саламандру. Улавливаешь?

– Значит, помня вашу пощечину, я буду помнить и...
– Юра помялся, скривил иронически губы.

– Да, будешь помнить, что ты подлец, - спокойно подтвердил Юрий Иванович.
– Хотя, в отличие от Бенвенутиного отца, я действовал непроизвольно. Слишком уж большой дрянью казался самому себе, когда вспомнил, что науськал Цыпу на Владьку.

Юра, опустив голову, разглаживал складки на скатерти.

– Сам не пойму, как это получилось, - тихо сказал он.
– Если вы - это я, то знаете, что я... что вы... что сейчас я...

– Чувствуешь себя скотиной, - пояснил Юрий Иванович.

Официантка принесла четыре тарелки жареной картошки с такими фантастически огромными кусками мяса, что Юрий Иванович крякнул. Девушка обиделась, сказала, что если товарищу клиенту порции кажутся маленькими, он может проверить раскладку и выход продукции по калькуляции.

– Нет, нет, что вы, спасибо, - переполошился Юрий Иванович и, когда официантка ушла, потер плотоядно ладони, - Почревоугодничаем?.. Я ведь ел-то сто лет назад, то есть вперед, хотя было это всего лишь в седьмом часу утра, - замер, не донеся вилку до рта.
– Знаешь, у кого я завтракал? У Лариски Божицкой. На свадьбе ее дочери.

Задумавшийся Юра, лениво ковыряя еду, дернул плечом: какое, мол, мне дело. Юрий Иванович, с сожалением глядя на него, рассказал о встрече с Ларисой, о том, как она, оказывается, любила и все еще любит его, Юрия Бодрова, о поцелуе и последних словах женщины. Юра поднял недоверчивые глаза, но смутился, отвел ставший ревниво-обиженным взгляд. Юрий Иванович расхохотался так громко, что буфетчица вздрогнула, а из кухни выглянула напуганная официантка.

– Чудак, она же тебя любит. Я для нее - это ведь ты.

– Да, понимаю... понимаю, - Юра совсем смутился. Отвернулся к окну. Долго глядел на площадь. Брови постепенно сдвинулись в раздумье, губы затвердели виновато и скорбно.
– Скажите, а Владьку вы там, в будущем, видели?
– спросил как можно безразличней.

– Как же не видел?
– Юрий Иванович, выбиравший корочкой соус уже со второй тарелки, поперхнулся. Откашлялся в кулак.
– Ведь это по его милости я сюда, кхе-кхе, - в командировку, так сказать, попал... Я возьму еще эту порцию?