Лицом к лицу
Шрифт:
– Испугался, что мстить будет?
– спросил Юрий Иванович. У него, как всегда после вспышки бешенства, наступил спад: накатила слабость, задрожали в запоздалом волненье пальцы. Он торопливо нащупал в карманах сигареты, зажигалку.
– Свали все на меня. Отрекись.
– Так и сделаю, - сквозь зубы сказал Юра.
– Зачем мне погибать от ножа какого-то ублюдка? У меня вся жизнь впереди: столько интересного можно узнать, увидеть, сделать, и вдруг - смерть! Из-за чего? Из-за какого-то Цыпы, из-за вас! Может, я стану...
– Ты станешь мной!
– жестко напомнил Юрий Иванович.
– Нет, никогда!
– закричал Юра и даже присел, выкинув в стороны
– Не буду я вами. Не буду! Ни за что!
Лицо его было таким оскорбленным, таким возмущенно-негодующим, что Юрию Ивановичу стало жалко парня.
– Это сказка про белого бычка. Успокойся, - и хотел положить руку на плечо Юры, но тот отскочил.
– Ненавижу вас! Ненавижу. Вы думаете, с Цыпой справились, так герой? Что я вас сразу зауважал? Черта с два. Я понял. Я все понял, - он засмеялся, точно оскалился.
– Это вы сделали, чтобы мне что-то доказать. Ничего вы не доказали. Если я боюсь, то и вы боитесь. Вон как пальцы дрожат... Слабак, неудачник. И вы думаете, я похож на вас? Вот вам! показал кукиш.
– Я никогда не полезу напролом, я знаю, что можно делать, чего нельзя, что можно говорить, а что - нет. Я не дурак, не самоубийца, чтобы подставлять голову из-за пустяков, из-за каких-то там идиотских принципов...
– Да успокойся ты!
– Юрий Иванович испугался, что у Юры началась истерика. Шагнул к нему, но тот, почти падая, ринулся, не разбирая дороги, в кусты.
Нашел его Юрий Иванович под огромной разлапистой липой. Нелета, ударяясь в крутой, обрывистый берег, играла желтыми, вылизанными водой корнями, лопотала в ивняке; Юрий Иванович вспомнил, что это было его любимое место в детстве и позже: здесь он готовился к экзаменам, здесь уединялся летом, уверенный, что с противоположного, пляжного, берега выглядит романтически одиноким. Юра сидел, положив подбородок на плотно сдвинутые колени и обхватив руками ноги. В этой позе вид у него был обиженный и несчастный.
С той стороны ему кричали, махали какие-то парни, девушки, вольготно и праздно валявшиеся на песке.
– Это наш класс?
– Юрий Иванович узнал белый одуванчик головы Витьки Лазарева, мускулистый торс Леньки Шеломова.
– Ваш, ваш, - буркнул Юра.
– Видите, притихли. Вас, соученика бородатого, рассматривают.
– Ты бы сплавал к ним. Нехорошо откалываться, - Юрий Иванович бросил пиджак на траву, уселся рядом.
– Извинись, скажи, дядя приехал. Писатель, он хмыкнул, - фантаст. Одним враньем больше, одним меньше - экая беда.
– Нечего мне там делать. Обойдутся, и я обойдусь, - Юра выпрямился, уперся ладонями в землю, прищурился.
– Я хочу вам сказать...
– Не надо, - перебил Юрий Иванович.
– Твои мысли, планы, взгляды я хорошо помню. Последние сутки много размышлял над этим, - швырнул окурок в реку, проследил, как он, заплясав на струе, скрылся под берегом.
– Не вздумай доказывать что-то. Все равно врать будешь, выкручиваться, себя в лучшем свете выставлять, а это лишнее. Твои раскольниковские да суперменские комплексы у меня вот где, - постучал сжатыми пальцами по лбу, по груди.
– А что вышло?
– Оттопырил губу, пшикнул презрительно.
– Вышло то, что ты видишь.
– - И что же мне делать?
– глухо спросил Юра и крепко зажмурился.
– Не знаю, - Юрий Иванович лег спиной на пиджак, прикрыл ладонью глаза.
– Одно могу сказать: выкинь из головы бредовую дурь о своей исключительности. Ты такой же, как другие... И даже хуже.
– Это все?
– Это главное... Господи, как, оказывается, замечательно - просто жить: не гоняться за химерами,
Сквозь прищур, слегка раздвинув пальцы, он увидел, как у Юры пренебрежительно дернулись губы, и хотел добавить что-нибудь поучительное: не надо, дескать, понимать примитивно - можно быть самим собой, оставаясь значительной личностью, если активно бороться за возвышенные цели и высокие идеалы, но вовремя удержался. Вспомнил, что сам такую борьбу лишь умело имитировал - а значит, и Юра знает это, - оттого сентенции прозвучат особенно фальшиво и вызовут смех. Да и не хотелось суесловить, умничать: солнце тепло пятнало лицо, руки; пахло сырой землей, прелыми листьями, нагретой кожей пиджака; шелестела вверху листва, бормотала негромко и весело речушка; изредка долетали с того берега смех, крики одноклассников. Юрий Иванович улыбался, пытаясь вспомнить, о чем они ржали на берегу после сегодняшнего последнего экзамена, и не мог - рассказывали, наверно, кто и как дурачил учителей. Впрочем, а был ли Юрка Бодров в этот день с соучениками? Забылось, все забылось... Постепенно и шумы, и гомон стали таять, уплывать куда-то далеко-далеко; Юрий Иванович догадался, что засыпает, хотел встать, но не было ни сил, ни желания: сказались и бессонная ночь, и водка, выпитая сегодня - сегодня?
– у Ларисы, и потрясение, испытанное утром, и обед, и Цыпа...
5
Проснулся он от легкого озноба и неясного ощущения тревоги. Открыл испуганно глаза - солнце уже сползло к горизонту, а в глубине рощи, между деревьями, накапливался еще не плотный, но явственно различимый сумрак. От реки тянуло прохладой, ныл бок, в который уткнулась банка с крабами, онемела затекшая рука. Юрий Иванович пошевелил ею, глянул машинально на часы: 19.00. "Ого, семь вечера!
– Он выпрямился, помотал головой, потер ладонями щеки. Сонно огляделся, увидел Юру и ужаснулся.
– Батюшки, весь день проспал!"
Юра, набросив на голые плечи куртку, все так же сидел под деревом. Рядом с ним развалился на-траве плечистый, широкогрудый, с руками, оплетенными, казалось, одними сухожилиями, Ленька Шеломов. Парни повернули головы, и по застывшим улыбкам Юрий Иванович понял, что они только что мирно и дружно беседовали. Это удивило Юрия Ивановича - Ленька никогда не был его приятелем: Юрий Бодров в упор не видел, не замечал здоровяка и тугодума Шеломова, особенно, когда тот помогал после школы отцу-конюху возил на лошади дрова,сено, навоз.
– Идиотизм какой. Тоже мне Рип Ван Винкль наоборот!
– Юрий Иванович натянуто засмеялся.
– Приехал бог весть из какой дали и дрыхну, точно пастушок на лужайке.
Ленька прыснул, сдерживая смех, отвернулся.
– Я не храпел?
– смущенно поинтересовался Юрий Иванович.
– Храпели, - желчно подтвердил Юра.
– Извини, брат. Уснул я крепко: защитная реакция на стресс, нечто вроде анабиоза, - и вдруг удивленно ахнул: - Что это у тебя за фонарь?
Юра торопливо прикрыл ладонью левый глаз.
– Ну, я поплыл, - Ленька пружинисто вскочил, сиганул стремительным росчерком в воду.
– Ленька, что ли, врезал?
– удивился Юрий Иванович.
– Ну да, еще чего, - обиделся Юра, Посопел, сорвал травку, закусил ее.
– Цыпа с кодлой приходил, - пояснил неохотно.
– Я на тот берег, к своим, плавал. Гляжу, а здесь, из кустов, - мотнул головой за спину Юрия Ивановича, - Цыпа и вываливается. Ну, я сюда. Витька Лазарев, Ленька - за мной... Гад, свинчаткой, наверно, зацепил.
– Он потрогал пальцами щеку, качнул головой, усмехнулся.
– Хорошо, что вас эта свора сразу не увидела.