Лицом вниз. Антология греческой прозы XIX века
Шрифт:
Предисловие
Счастлив, кто падает вниз головой: Мир для него хоть на миг – а иной.
Предлагаемая вниманию читателя книга – антология новогреческой прозы второй половины XIX – начала XX века – запоздала более чем на столетие.
Название сборника «Лицом вниз» 1 отражает, как кажется, непредсказуемость этих текстов и их новаторский характер и перекликается со знаменитой строчкой Ходасевича, послужившей эпиграфом к этому предисловию 2 .
1
Последняя
2
Интересно, что выражение «вниз лицом» встречается в другом стихотворении Ходасевича «Сумерки» (1922), где речь идет об убийстве случайного прохожего.
Речь идет о прекрасной прозе, яркой и оригинальной, – возможно, лучшем из того, что было написано по-новогречески. Все авторы, представленные в данном сборнике, в большей или меньшей степени находятся в диалоге с европейской литературой и некоторыми шедеврами русской прозы XIX века (в частности, как будет показано ниже, с Достоевским). Однако парадоксальным образом имена писателей, представленных в сборнике, до сих пор практически неизвестны в России. Скажем больше: они и в Греции известны недостаточно, – точнее, речь идет о знаменитых писателях, но все большее количество читателей вынуждено читать некоторых из них в переводе (sic!) на новогреческий, то есть на тот вариант новогреческого языка, который называется «димотика».
Дело в том, что почти все тексты, включенные в настоящий сборник, написаны на кафаревусе – архаизированном книжном варианте греческого языка, сочетающем древнегреческую морфологию и новогреческий синтаксис. Кафаревуса (гр. «», букв. «очищающая») – это язык, формально созданный в конце XVIII – начале XIX века с тем, чтобы стать официальным языком молодого греческого государства. Это был язык, очищенный от иностранных заимствований и включавший многочисленные кальки французских выражений, созданные с опорой на древнегреческую морфологию.
В сущности, нельзя утверждать, что кафаревуса явилась созданием греческих интеллектуалов конца XVIII века. Этот язык явился естественным продолжением и воплощением давней традиции, архаизаторской языковой политики, тенденции к постоянному возврату к эталонным образцам древнегреческого, это книжная форма греческого языка, которая культивировалась на всем протяжении существования Византии и восходит, по всей вероятности, к периоду аттикизма. В период турецкого владычества установка на архаизацию стала единственной надеждой на сохранение идентичности и национальной памяти греков. Не случайно для датировки греческих текстов исследователи часто руководствуются принципом: чем архаичнее текст, тем современнее автор.
Кафаревуса существовала параллельно с димотикой, «народным» языком, явившимся продолжением греческого койне. При этом понятие «кафаревуса» весьма размыто и неопределенно. Три главных прозаика Греции XIX века – Пападиамандис, Визиинос и Роидис – писали на кафаревусе, при этом речь идет о трех разных идиолектах, мгновенно опознаваемых и при этом совершенно различных. Фактически каждый литератор, писавший на кафаревусе, создавал свой собственный язык.
На протяжении длительного времени все официальное общение, университетские лекции, академический и юридический дискурс использовали исключительно кафаревусу. Любая рефлексия, рассуждение на абстрактные темы требовали использования кафаревусы. Это создавало странную раздвоенность сознания, когда высокий и низкий, сакральный и профанный, отвлеченный и бытовой дискурсы строго различались.
Решение языкового вопроса определенным образом коррелировало и с политической позицией. Последнее справедливо и для ХХ века, в доказательство можно привести то, что все прогрессивные правительства от Элефтерия Венизелоса в 1917 году до Андреаса Папандреу поддерживали димотику, в то время как консервативные и реакционные режимы (с единственным исключением – правительства Иоанниса Метаксаса, но об этом речь пойдет ниже) выступали против включения димотики в систему образования.
Вплоть до утверждения димотики в качестве государственного языка Греции кафаревуса служила для выражения консервативных идей правой партии, в то время как «левое» движение требовало языковой демократизации. Это привело к тому, что в 1950–1970-х годах языковой стиль стал четко ассоциироваться с политическими взглядами и служил маркером отдельных групп единомышленников.
История введения преподавания на димотике правительством диктатора Метаксаса удивительна и достойна изложения. Впрочем, при ближайшем рассмотрении эта история идеально соответствует идеологической канве греческого языкового вопроса. В октябре 1936 года министр образования диктаторского правительства Метаксаса Константинос Георгакопулос разослал циркуляр по школам, утверждая, что сторонники димотики являются противниками национальной идеи. Реформы в системе образования интерпретировались им как попытка насаждения коммунизма. Последнее никого не удивило, поскольку все консервативные партии в Греции всегда поддерживали кафаревусу. Но диктатор занял совершенно неожиданную позицию применительно к димотике. Через месяц после своего прихода к власти он заявил в интервью, данном им газете, что димотикизм был чисто национальным явлением, он не имеет ничего общего с коммунизмом. Затем после отставки Георгакопулоса Метаксас назначил себя министром образования (1938–1941), и, хотя сам он всегда использовал в официальных речах кафаревусу и никогда не рассматривал перспективу превращения димотики в официальный язык государства, он немедленно учредил комитет, в который ввел Манолиса Триандафиллидиса и поручил ему составление современной грамматики новогреческого языка. Грамматика была напечатана в июне 1941 года. Метаксас даже написал введение к грамматике, в котором он утверждает, что грамматические правила привнесут в общее состояние вещей порядок и дисциплину, которых так не хватает грекам, и позволит им урезать их чрезмерно развитый индивидуализм. В свете последних событий сложно не изумиться проницательности Метаксаса. Но, как показывает практика, попытка свести греческий язык к кодифицированной «строгой» димотике явилась утопией, совершенно в духе Просвещения. Дух греческой вольности оказалось весьма трудно обуздать – особенно в его языковом воплощении.
Тем не менее следует отметить, что часто называемая «государственной грамматикой» или «официальной грамматикой» грамматика Триандафиллидиса до сих пор является самым авторитетным справочником по современной грамматике новогреческого языка. При этом Триандафиллидис очень определенно утверждал, что не ставит себе целью описать разговорный язык. Речь в данном случае идет о прескриптивной грамматике, которая основана на языке народных песен и подвергает этот язык стандартизации.
Отмена кафаревусы как официального языка в 1976 году и прекращение преподавания древнегреческого в школе привели к абсурдной ситуации – для современных молодых людей в Греции тексты, включенные в сборник, являются в определенной степени недоступными (многие из них, как было отмечено выше, переведены на димотику). Это поистине драматическая коллизия: представим себе ситуацию, если бы современный носитель русского был не в состоянии понимать язык Пушкина, Лескова, Толстого и Достоевского.
Однако ситуация с кафаревусой, на которой писали выдающиеся литераторы XIX века, гораздо сложнее, чем представляется на первый взгляд. На протяжении столетий византийские интеллектуалы, а затем их потомки и преемники, жившие уже в Османской империи, прежде всего воспринимали писание по-гречески как экзерсис, риторическое и стилистическое упражнение, заботясь прежде всего о грамматической правильности и верности древнегреческим эталонам. В их невероятно сложных и грамматически совершенных текстах отсутствует спонтанность и элемент импровизации.
При первом же приближении к текстам, представленным в сборнике, становится очевидна поразительная языковая свобода и раскрепощенность авторов. Языковая свобода коррелирует со свободой идеологической – не случайно именно сегодня греческая проза XIX века снова «входит в моду», становится объектом пристального внимания литературоведов, философов и прочитывается заново. Это по-настоящему модернистская проза, ее новаторство является совершенно естественным и спонтанным.
Тексты, входящие в сборник, не вполне однородны: несмотря на идею создания очищенного от заимствований, совершенного языка, каждый из писателей, представленных в данном сборнике, пользуется собственным языком, смешивающим «высокую кафаревусу», авторскую игру слов и различные языковые стили.