Лидия
Шрифт:
– За сколько?
Он пожал плечами и развел руками.
– Понимаете, нужно крутиться, чтобы жить... Если это жизнь, конечно.
Из двери вышел крупный, крепко сбитый мужчина средних лет и с бычьей шеей. Он был облачен в черный костюм, легкий плащ и черную фетровую шляпу; я успел разглядеть, что глаза у него светлые, бледно-голубые. Хомер побежал ловить для него такси, а я почтительно постоял в сторонке.
Проводив взглядом удаляющееся такси, Хомер пробормотал, что, должно быть, приятно повесить на шею
– Впрочем, он это может себе позволить, - добавил консьерж.
– Кто?
– Сарбайн. Это он сейчас отвалил.
Чуть подумав, я сказал, что в нашей компании не принято швырять деньги на ветер. И добавил:
– Мне придется заплатить вам из собственного кармана. Что я смогу купить вот на это?
Я извлек из бумажника и показал ему две десятки,
– И тело и душу, - ухмыльнулся Хомер, аккуратно сворачивая банкноты и пряча их в карман.
– Только давайте сразу договоримся, что все сказанное останется между нами.
– По рукам.
– Отлично. Итак, что про них известно?
– Про Сарбайнов?
– Да. Только начните с самого начала. Давно они здесь поселились?
– Да уж года с четыре... А то и пять. Нужно подумать.
– Сколько их?
– Это же все было в газетах.
– А я предпочитаю освежить память, - улыбнулся я.
– Особенно, когда располагаю столь надежным источником.
– Что ж, вы за это уплатили, - пожал плечами консьерж.
– Он сам, жена, повариха и горничная.
– Марк Сарбайн, Хелен Сарбайн и... Как, позабыл, зовут горничную?
– Лидия Андерсон.
– Да, верно - Лидия Андерсон. А повариху?
– Хильда какая-то. Немчура. Она уже в таком возрасте, что никого не интересует, есть у нее фамилия или нет. Вот Лидия - другое дело. Это кобылка из совсем другой конюшни.
– Белая или цветная?
– Белая, но с таким южным акцентом, что через него нужно прорубаться с помощью мачете. "Белая шваль"*) из Техаса...
– Оставьте такие ярлыки для социологов, Хомер. Значит, эта девушка из Техаса. Сколько ей лет?
– Двадцать с хвостиком. Если она положила глаз на это колье, то ей, конечно, ничего не стоило стибрить его. Только она глупа, как пробка. Такая дуреха не смогла бы провернуть эту кражу.
– А что вы можете сказать о его жене, Хомер?
– полюбопытствовал я, дождавшись, пока он распахнул дверь перед очередной парой жильцов.
– Миссис Сарбайн? Это класс! Шикарная бабенка. Немного за тридцать...
– Блондинка, высоко уложенные волосы, норковые манто, бриллиантовые браслеты, рост пять футов и восемь дюймов?
– Вы ее знаете?
– Нет, но я знаю, что такое "класс", - сказал я.
– Послушайте, Хомер, я прекрасно понимаю, что она к вам добра, но я только что приобрел кусок вашей души, поэтому все сказанное должно остаться
– Я ведь уже пообещал.
– Отлично. Значит, Сарбайн уехал... А когда он возвращается?
– В четыре, в пять, в шесть... В четыре меня сменяет другой.
– А классная блондинка?
Хомер покачал головой и пробормотал, что, мол, не по душе ему такие вопросы. Это, дескать, шикарный дом, и шлюхи сюда не шастают.
– Извините, Хомер. Миссис Сарбайн.
– Как правило, она выходит из дома между полуднем и часом, а возвращается чаще тогда, когда вместо меня заступает мой сменщик. Знаете, мистер Крим, я, конечно, помогу вам, но ведь мне здесь еще работать. Дело в том, что я здесь не один; несколько парней обслуживают лифты, да и дежурных у нас несколько. Я клоню к тому, что если бы вы смогли дать мне еще десятку, я бы поделился с другими ребятами, которые могут быть вам полезны.
– Что!
– негодующе воскликнул я.
Но пятерку отстегнул. Хомер проблеял, что я очень щедрый, а я спорить не стал. Что бы я выиграл, попытавшись убедить его, что я вовсе не щедр, а глуп? Достаточно того, что я и сам это знал. Оставив его выгуливать шпица, я зашагал к полицейскому участку, который располагался всего в нескольких кварталах. Там меня хорошо знали, ведь добрая четверть краж драгоценностей в Манхэттене случалась на территории именно этого участка, прозванного ньюйоркцами "золотым прямоугольником". Это район, расположенный между Центральным парком и Ист-ривер, ограниченный с севера Девяносто шестой, а с юга - Пятьдесят седьмой улицей. Здесь сосредоточена такая уйма золота и драгоценностей, что ворам, подобно опытным золотодобытчикам, остается только выбирать, где жила побогаче.
В приемной за столом дежурил сержант Адриан Келли. Посмотрев на меня без особой любви, но и без открытой враждебности, он поинтересовался, почему я появился так поздно.
– Или тебе наплевать на это колье?
– спросил он.
– Когда за дело берутся такие бравые орлы, как ты, я спокоен, ответил я.
– Спасибо, Харви. Любому полицейскому приятно знать, что его ценят и любят.
– Он снял трубку телефона, попросил подозвать лейтенанта Ротшильда, и доложил о моем приходе. Потом положил трубку и со вздохом сказал:
– Топай наверх. Лейтенант просто сгорает от нетерпения повидать тебя.
_______________
*)Презрительное прозвище белых бедняков из Южных штатов.
Ротшильд был маленький желчный, никогда не улыбающийся человечек лет под пятьдесят. Выглядел он всегда бесстрастным, как игрок в покер, а разговаривал резко и отрывисто.
Когда я вошел в его кабинет, Ротшильд резко спросил, почему я не постучал, а затем проехался по поводу того, что меня наверняка воспитали в конюшне, ибо только полные остолопы вламываются без стука в чужие кабинеты.