Лифт
Шрифт:
– Ничего нет, – сказал он.
– А я что? Я ж уже смотрел, – напомнил Ильницкий.– Пустыня, нах, Каракумы. И посередке – мы. Как будто с самолета сбросили. А еще заметил штуку?
– Сверху нет троса, – сказал раввин.
– Ишь ты, глазастый! – поразился Ильницкий. – А что это означает?
– Не могу даже предположить.
– Вот и я, – признался Ильницкий. – Понятно, что ни хрена не понятно… Заходи, не стой перед хатой, выпей вон коньячку. Меня Вячеслав звать.
– Аркадий Борисович, – отрекомендовался раввин. Коньяка он пить не стал, что явно не понравилось Ильницкому,
– Анатолий. А это – Марина. Супруга.
– Вот и познакомились, нах, – подвел итог Ильницкий, забирая бутылку у загипсованного Анатолия. Он аккуратно закупорил ее и убрал обратно, буркнув: – Пригодится еще.
– Послушайте, так что же нам теперь делать? – поинтересовался Анатолий. – Я ровным счетом ничего не понимаю. Пустыня какая-то нелепая… Так не бывает. Может, мы все спим? Газ какой-нибудь пустили, вот нам и блазнится.
– Кто газ пустил?
– Ну… террористы. Чеченские боевики.
– Нужен ты им, газ в тебя пускать, – махнул рукой Ильницкий. – Кстати, вы бы вошли внутрь-то, от греха подальше.
Я заметил, что в первый раз он обратился к раввину «эй, синагога!», а теперь вот – на «вы». Раввин тем временем поспешно шагнул в кабину, хотя я продолжал давить на черный прямоугольник со стрелками, а пацан по-прежнему держал дверь ногой. Ильницкий это заметил и закивал:
– Вот-вот, молодец, малый. Короче, если кому наружу приспичит – поссать, нах, или там окрестности осмотреть – другой сидит тут и тормозит ногами двери, чтоб не закрылись. Хотя не знаю, поможет ли это…
– Что вы имеете в виду? – спросила притихшая тетка Марина, от которой я все время ожидал истерики, но пока она держалась ничего.
– Как мы сюда попали? Непонятно. Может, перенеслись, как в этом… в телепатации.
– В телепортации, – поправил пацан Андрей.
– Один хрен. Потому упирайся ногами, не упирайся…
– Что же нам делать? Мне на работу… – начал было Анатолий, но умолк, сообразив, что его работа волнует присутствующих в самой незначительной степени. Ильницкий, который уже получался в лифте за главного, неторопливо достал пачку «Тройки» и закурил. Кабина наполнилась тяжелым дымом.
– Вот же написано, не курить! – забарабанила тетка Марина ногтем по черной табличке с правилами.
– Это для нормальных лифтов, – возразил я. – А тут, извините, не пойми что. Я тоже закурю.
За компанию подымил и Анатолий, не обращая внимания на злобные взгляды супруги. Пацан тоже, кажется, хотел стрельнуть сигаретку, но постеснялся. Раввин демонстративно вышел наружу – стоял рядом с порожком, смотрел по сторонам.
– Что там? – окликнул Анатолий.
– Абсолютно ничего. Ни одного движения, ни животных, ни насекомых, ни птиц. Песок.
– Что мы сидим, как дураки, нах, паримся… – пробормотал Ильницкий и, бросив, бычок, принялся раздеваться. Он заголился до пояса, аккуратно сложив вещи стопочкой в углу и усевшись на них. Я думал, что он весь будет расписной, но нет, только на груди красовалась расплывчатая татуировка типа «Вот что нас губит» – с картами, голой женщиной и бутылкой вина.
Разделся и я.
Анатолий не решился, а раввин и тетка Марина – и подавно, лишь пацан скинул куртку и остался в футболке.
– Попить бы, – робко сказала тетка Марина.
– Нету, – отрезал Ильницкий. – Только коньяк.
– Когда человек знает, что нет воды, всегда очень хочется пить,– заметил раввин, продолжавший наблюдения. – Надо бы выйти посмотреть, что там, в самом деле, вокруг. Да боязно…
Тут у кого-то запищал телефон, запиликала полифоническая «Бесаме мучо». Все начали переглядываться: телефон оказался у Марины. Она достала его из сумочки и, демонстративно отвернувшись к стенке, сказала:
– Слушаю.
Помолчала несколько секунд и без всякого перехода страшно заорала:
– Людка? Людка? Людка!!! Нет, нет, не-е-е-ет! – И кулем сползла вдоль стены.
Телефон с тихим стуком упал на пол. Пацан подобрал, подержал на ладони и отдал его загипсованному Анатолию. Тот испуганно, точно змею, взял трубку и осторожно сказал в нее: «Алле, аллё!» Послушал, послушал, улыбнулся застенчиво:
– Молчат в трубку-то.
Перевел взгляд на жену, затем присел на корточки рядом с ней, положил ее голову себе на колени и спросил в некотором недоумении:
– Что же ты кричишь, Марина? Зачем ты кричала? Что случилось, что ты так кричала? Что с тобой, Марина, что с тобой, что с тобой?
Тетка Марина не отвечала. Анатолий сидел как будто в трансе – баюкая жену, как если бы она спала. Дышал часто и неуверенно и вдруг напрягся, сморщил лицо, вздрогнул всем телом и – обмяк. Отключился.
– Что это с ними? – спросил пацан, и голос его заметно дрожал.
– Да почем я знаю, – огрызнулся я. – Узнали что-то такое, отчего в осадок выпали. Ничего, полежат, придут в себя. Ты возьми их телефон, вдруг перезвонят, узнаем хоть, что случилось…
Ильницкий шагнул к тетке Марине, наклонился, посмотрел на нее внимательно, зачем-то оттянул веко и поглядел в глаз, после приложил два пальца к шее – туда, где обычно ясно и четко стучит пульс. Потом сделал то же самое с загипсованным Анатолием. Задумался на минутку, а потом сказал мне:
– Костян, давай на выход!
Стоять здесь, в тесной кабине, где становилось все жарче и жарче, мне надоело. Снаружи было страшно, но и внутри вовсе не весело…
– А давай! – согласился я и спросил: – А что, кстати, с теткой Мариной, как думаешь?
– Обморок. Полежит да придет в себя, ничего с ней не станется. Толстая больно, вот кровь ей в голову и ударила. И муж у нее тоже оказался впечатлительный… Но мы не об них, а вот обо что: я с первого раза тут толком ничего не рассмотрел – глянул, вижу пустыня Каракумы и тут же назад. А теперь нужно оглядеться повнимательней, – сказал Ильницкий. На выходе обернулся: – Пацан, ты тут самый надежный… ну вот и вы, Аркадий Борисыч… держите двери и кнопку на всякий случай. Мы далеко отходить не станем, тем более если ничего интересного не увидим, нах. Пока нас нету, прикиньте лучше по карманам, есть ли у нас что-нибудь пожрать. А то одним коньяком сыт не будешь… – На плечи накинь чего, обгоришь. – Это Ильницкий сказал уже мне, и я послушно накинул майку. Сам он, впрочем, ничего надевать не стал.