Лихие лета Ойкумены
Шрифт:
— И такая земля вон как долго оставалась нетронутой, — мыслит вслух Светозар.
— Тебя удивляет это?
— Да удивляет. Народ склавинский и наш, антов, вон, сколько крови пролил, стремясь сесть у ромеев, а чем эти ромейские земли лучше этих?
— Не видел, — улыбается Ярослав, — не могу судить.
— А я видел. Фракийские и мезийские земли, особенно те, что при горах, все-таки весьма соблазнительные. И уютные, и плодоносные, солнцем наполнены, будто братница вином, и водой, стекающей с гор, достаточно напоены. А о том, что они гораздо лучше, чем ваша, не сказал бы. Это же, Ярослав, не земля — благодать божья. В Тиверии был, уличей посетил, а такой благодати и таких достатков, как у вас, недавних переселенцев, не видел.
— Отец мой гордится этим, говорит, хотя Втикач и не совсем земля, которую искал, все же хороша есть.
— А как он с князем Киева живет? В мире, согласии или нет?
— Да вроде в мире, хотя и страдает, чтобы не нарушился он. Было время, когда поляне хотели переселить нас в степь Заднепровскую, на те рубежи, что граничат с кочевниками асийскими. Однако отец мой твердо встал против этого. И хорошо сделал. Хотя обры и ушли из степей, исчезла угроза вторжения, но сейчас вновь иные появляются: хазары стали проникать за Северский Донец.
— С недобрыми намерениями?
— Где ты видел, чтобы ходили с хорошими? Пока на Северянщину зарятся. Но можешь быть уверен, что не пойдут и в наши земли? Поэтому и страдаем: как будет, если пойдут? Поэтому, собственно, и заботимся о надежности сторожевых башен. Как и о единстве с полянами и другими племенами в земле Трояновой.
«И здесь нет, значит, покоя. Где же он может быть?»
Когда вернулись, наконец, в стольный Детинец на Втикачи, не стал уже засиживаться у брата. Поговорил с ним напоследок, сказал «спаси бог» хозяйке за ласку и угощение и отправился со своими тиверцами к Роси, а оттуда — в стольный город росов и полян Киев.
Он не показался ему таким большим и величественным, как слышал о нем. Только выехал из леса — и сразу же встал перед высокой стеной на земляном валу. Только ворота и башни вдоль ворот и выдавали: это не просто громада в дебрях лесных, это — город. Величие полянской твердыни над Днепром заметил позже, как миновал застройки под стеной и ближе к городу, затем — именно в городе перед княжеским теремом, заметил требище с установленными на нем ликами богов, наконец, сам терем и ту высоту, на которую вознесся он над великой рекой.
— Ой, — сказал восторженно и переглянулся с воинами, которые стояли рядом с ним. — На такую гору не всякий жеребец заберется. Правду говорили: крепко стоит Киев на восточных рубежах земли Трояновой. Смотрите, как далеко видно отсюда в степь и, как гордо вознесся город сей над степью.
Был обрадован очень, переступая порог княжеского терема. И надежды имел светлые из светлых. А в тереме лишили их.
— Князь слабый, — сказали, — и принять гостя не может.
— Может, потом? Я подожду.
— Надежды мало, молодец. Весьма слабый он.
Что же делать? Повернуться и уйти? Сказано недвусмысленно: весьма слаб. Но как уйдет, если поговорить очень надо.
— Я сын князя Волота из Тиверии, Светозар, — пояснил челяди. — Князь должен помнить меня по тому вече, которое было на Волыни. Скажите ему, вернулся из Константинополя, хотел бы побеседовать.
На этот раз ему не отказали твердо, велели подождать, передадут его желание княжичу Велемиру.
Княжич оказался внимательней и вежливей, чем челядь. Сам вышел к гостю, поздравил и обласкал его, как положено всякому хозяину, и уже потом пригласил к себе на беседу.
— Князь действительно очень болен. Так сильно, что я переживаю за него и не хотел возлагать на его плечи какую-то обязанность. Поэтому пусть княжич из Тиверии скажет все, что хочет сказать, мне, а я передам это в нескольких словах отцу.
Светозар понимал: здесь не место быть велеречивым. Впрочем, не сказать того, что хотел, тоже не мог. Там, за Дунаем, беспокойно сейчас и, может, больше, чем когда-либо. Во-первых, Византия, взяв над обрами верх, воспрянет духом и может решиться на большее, а во-вторых, обры, не поживившись в Византии, будут искать пищу в другом месте. Он был среди них, много слышал, а еще больше видел и потому уверен: те, что, не задумываясь, порубили двадцать тысяч пленных и только потому, что они не дали им ожидаемых солидов, — не станут колебаться, соберутся с силой и пойдут на ратные промыслы к соседям. А поскольку идти им некуда, кроме славянских земель, славянам следовало бы позаботиться о единстве между склавинами и антами, которого, кстати, давно уже нет. Только оно даст возможность преодолеть обров.
— К сожалению, анты тоже не могут похвастаться надежным единством. Князья окольные говорят, будто Кегаласт сеет раздоры. А это плохая примета и весьма несвоевременная. Именно о ней и хотел бы поговорить с князем Киева. Иду к Келагасту и иду с намерением сесть при нем на место, что определило мне Волынское вече. Должен услышать от князя, который, не сомневаюсь, больше знает, кто сейчас Келагаст и как мне быть с ним.
— Тревоги гостя не беспочвенны, — сказал, подумав, Велемир. — И у антов не все в порядке, и за антами тоже. На днях в Киев поступили неутешительные вести: Византия замирилась с обрами и вторглась освободившимися легионами в земли склавинов. Идет большая и не в пользу склавинов сеча.
— Так?
— Да, княжич. Надо, действительно, что-то делать, и немедленно, потому что разгром склавинов может стать и нашим разгромом… Я пойду же к отцу и скажу ему о тебе, — решился, наконец, Велемир и встал. — Подожди меня, это недолго.
Оставшись в одиночестве, Светозар встал и прошелся к окну, из которого видно Почайну, а потом и седой Днепр, долины за Днепром.
Боже праведный и боже милостивый. Всего лишь лето прошло, как был там, на склавинской земле, виделся с народом склавинским, таким вежливым и добрым к нему, застигнутого безлетьем, разговаривал с предводителями на совете князя-отца их — Лаврита. Не зря, выходит, печалился старый непослушанием младших, все-таки привело их непослушание, к вторжению. Что же теперь будет и как будет? Сумеют ли склавины собрать силу и выстоять в ратном поединке с ромейскими легионами или не сумеют? А как поведут себя в таком случае они, анты? Неужели отсиживаться будут и молчать, ссылаться на то, что имеют с ромеями договор на мир и согласие? Очень вероятно, что будет именно так, а нежелательно, чтобы было. Одно, у него, Светозара, есть обязанность перед народом, перед их князьями, а второе, Велемир правду сказал: их разгром станет и нашим разгромом. То без сомнения, это наверняка.
Хозяин сдержал обещание, недолго оставлял его наедине. Объявился вскоре и сказал приглушенно:
— Заходи, княжич. Отец ждет тебя.
Князь Острозор действительно чувствовал себя плохо. Лежал, обложенный подушками, до боли вымученный недугом и до неузнаваемости высушенный и постаревший. Ей-богу, встретил бы в другом месте, ни за что не признал бы, что это Киевский князь.
— Сказали мне… — едва вымучивая слова, — сказали, чем печалишься, княжич. Это хорошо, что печаль твоя такая. Как хорошо и то, что ты вернулся от ромеев мужем зрелым и смышленым. Я не смогу уже встать на помощь нашей земле. И отец твой князь Волот, отошел. Надеемся на вас. Вот с ним, моим сыном Велемиром, и с князем Радимом будете давать лад земле и народу. А Келагаст не понимает. Это тебя, княжич из Тиверии, касается, прежде всего. Иди и становись советником при нем, как вече велело. А станешь, постарайся убедить: единство славян со славянами и князей антов между собой — наше единственное спасение.