Лихие лета Ойкумены
Шрифт:
— Не будет их. Империи нужны крепости, больше ничего ей не надо.
— Как знать… Впрочем, пусть будет по-твоему. Неделя — не вечность, неделю можно и переждать.
Над Дунаем и далеко за Дунаем сладко покоилась усыпленная за ночь тишина. Над Дунаем и в ближних к нему зарослях тянулись долами густые, похожие на разлитое молоко туманы, а в тех туманах сонно возвышались изнемогшие летней негой деревья, спали покоренные сном и тишиной птицы. Только филины и их сородич — зловеще не дремали, гнездясь по дуплам-укрытиям и время от времени перекликались: пу-гу, пу-гу или перелетали и кричали надрывно: кни-кни-кни-кви! Право, видели и знали: не на охоту отправился люд вокруг. Вон сколько его по оврагам и урочищам, на долинах и ложбинах. Строгих и молчаливых, молчаливо-сосредоточенных. Как и кони, что при людях. Разве от таких ждет кого-то услада? Таких ли не зовут на помощь зловещих из зловещих? Воистину собратья они. Всполошились вон, вспугнутые кем-то, вскочили на коней, прут и прут ложбинами к реке. Даже холодная, в это время, вода не останавливает их. Ехали, пока ехалось, твердью, не стало под ногами тверди — пошли вплавь. Ряды за рядами, турмы за турмами. Похоже, что задумали запрудить собой Дунай. Одни исчезают в тумане, будто действительно поглощаются рекой, другие не обращают внимания на это, идут вслед за поглощенными, на место ушедших. И все — молчаливо, ни на что, не сетуя, ни на кого не жалуясь. Как тут не кричать «пугу» и не возноситься духом, чувствуя зловещее?
А противоположный берег молчал. Ничем не проявлял себя тогда, когда подошли и двинулись в Дунай аварские турмы, лангобардские тысячи, молчал и после, когда те турмы и тысячи выходили из Дуная и заполнили собой долины, рощи и урочища по другую сторону реки. Потому что и произошло так, как и предполагал, Баян: спали захмелевшие гепиды, им не до тревог было.
Первыми не пробудились от сна сторожевые в подунайских башнях, за сторожевыми — те, что спали в сладком хмелю по соседству с Дунаем селище, а уже потом не миновала кара за беспечность и лагерь. Обры умели вторгаться в ряды супостатов своих стремительно, и умели тихо проникать. Спешивались неподалеку от лагеря, обступали сонных гепидов и, напав тучей, резали подряд и на выбор, на выбор и подряд — кому как ложилось на сердце.
На спящих не у каждого поднимается рука — от крови спящих даже бывалых тошнит. Но чего не сделаешь сообща. Вон сколько собралось их, пришедших взять верх над гепидами, и спешат теперь, гонимые желанием, как и страхом. Разве в такой многолюдной резне пресытишься ремеслом татей и удержишься от татьбы? Занес меч раз, занес второй и должен уступить место тому, кто напирает сзади. Если тех, кто напирает, тьма, то, где здесь до колебаний и где до тошноты? Подчиняется один с другим силе водоворота человеческого, захватывается водоворотом и не понимает, что творит. Зато после, когда лагерь залили кровью и убедились: теперь у гепидов не будет силы, способной выйти против аваров, не считали нужным скрывать свое место в победе, представляли себя всем и, по возможности, громче.
Турмы аварские не перли, как водится у других, сплошной лавой. Шли на пересечение и терзали землю Гепидскую на куски. Чтобы видели гепиды и уверены были: супостат повсюду, от него нет спасения, не будет и пощады.
Ее и правда не было. Гудела земля под ударами тысяч и тысяч копыт, гудело потревоженное стоном безжалостно битой земли небо, а в недавно чистом, вымытом росами воздухе зависала темными шлейфами пыль. Как бы оповещала всех: идет непреодолимая сила, единственное спасение от нее — сдаться на милость победителей, поступиться всем, что имеешь.
Но кому хочется уступать хижину, защищающую от непогоды, имущество, что есть в хижине, а тем более утешение-жену, таких юных и таких беззащитных перед безлетьем детей? Все это было до сих пор благодатью, пусть и какой-то, все же судьбой. Так и собирались, кто мог еще собраться, в отряды, объединялись в силу. Мизерной она была против объединенных сил обров и лангобардов? Да, так. Если король не выстоял со своими тысячами, где же выстоять им, сотням. И все же стояли до поры до времени. Уже потом где-то сметались лавиной и терялись в лавине, а все, что поддавалось огню, занималось огнем, в чем была нужда у супостатов или всего лишь только забава, бралось супостатами. Мужей вязали и берегли особо, юных жен и девиц также особняком. Только стариков и малых не брали в плен. Если сами не подворачивались под стрелы и мечи, оставляли в хижинах.
Плач и стон шел на недавно праздничной и веселой от праздничных забав земле. И тянулись дымы, ревел трубным голосом непоеный и недоеный скот, ржали кобылицы, потерявшие жеребят, а еще пуще — брошенные на произвол судьбы жеребята. Авары, как и лангобарды, не обращали внимания на это. У них одна забота — ломиться в глубинные районы Гепидской земли, дробить и рубить силу гепидскую.
Когда кагану доложили однажды: король Кунимунд оставил своих воинов и укрылся за стенами Сирмии, наверняка знал уже: поход завершен, можно чувствовать себя победителем. Однако турмам не сказал этого. Собрал под свою руку наиближайших и повел к стенам захваченной ромеями крепости.
— Выдайте нам короля Кунимунда! — потребовал через нарочитых.
Турмы играли тем временем под стенами и говорили им: «Послушайтесь, или и с вами это будет».
Но ромеи не устрашились их.
— Король Кунимунд и его герцоги находятся под защитой императора, — сказали. — К нему и шлите посольство.
Баян хотел настоять на своем, но вовремя опомнился и успокоил себя. Надо ли заходить так далеко? Взятием Сирмии начнется поход против империи. А это слишком будет. Стоит подождать, что скажет император о его вторжении в земли гепидов, и о заселении в Подунавье. Если все это сойдет с рук, еще спросит у тех, кто засел в Сирмии и Сингидуне, где король и почему не выдали ему короля поверженных им гепидов.
XV
Роды аварские более сотни лет хранят в памяти победу над савирами. Сколько же они будут хранить эти две последние — над утигурами и кутригурами и над гепидами? Столько же, как и предыдущую, или забудут так же быстро и легко, как получили? Не должны бы. Вон как торжествуют, почувствовав себя победителями, и как возносят предводителя своего за то, что мудростью своей проложил путь к таким победам. А это знаменательная примета. Что памятно сердцу, то памятно надолго, тем более, когда и память — утешение для всех.
Звенит веселье повсюду, спешат сородичи кагана, ставить палатки, готовя застолье. Будет, ибо великоханское торжество, и такое, которого роды аварские, пожалуй, и не знали еще. По такому случаю выбрано лучшее место на земле Гепидской — на возвышении, которое подходит к самому Дунаю и возносит всех не только над его голубизной, но и над миром, свезено в подклетях гепидских столько яств и напитков, согнали столько отар овец, что ими можно насытить народ Дакии и Паннонии, вместе взятый. Оно и неудивительно: на торжество зовут всех, причастных к победе. А их будет и будет. Поэтому заботятся не только о застолье, но и о приволье, как и о жилье. Оттуда, где стоит стойбище кагана, и из ближних к нему окрестностей отселены все до единого гепида. На главном месте возведена великоханская палатка, рядом — палатки тех, кто всегда должен быть под рукой у хана, за ними — жилье его жен и детей. Напротив великоханской палатки и на почтительном расстоянии от нее — надежно защищенные от непогоды столы, за которыми повелитель аваров принимает именитых гостей, еще дальше — палатки опочивальни, а уже по околице — жилье для всех из рода Баяна и тех, кто готовит застолье и будет прислуживать на торжестве.
Приглашались на определенный день и гости. Когда этот день настал, Баян не мог не порадоваться уважению, которого он удостаивался не только от своих, но и от соседей. Король Альбоин привел с собой столько лангобардских герцогов и баронов, что из них можно было бы собрать турму. Диво невеликое: вместе брали верх над гепидами, почему не повеселиться теперь вместе с собратьями и не воздать должное такому побратиму. Франкский король Сигиберт воздержался от пиршества, посольством откликнулся на приглашение нового соседа. Однако численность его посольства, челяди, прибывшей с посольством, недвусмысленно говорили: он понимает значимость победы, которую одержали авары над гепидами, как и значимость заселения аваров на гепидской земле. А этого достаточно Баяну. Не ждать же восхваления от императора ромеев. Император пусть посидит у себя в Августионе и подумает теперь, кого потерял он, отрекшись от союза с аварами, и кого приобрел себе в лице аваров, что сели в Подунавье.