Лихо ветреное
Шрифт:
Он болтал всякие глупости, а Зоя внимательно прислушивалась и присматривалась. Ой, Павел Браун, и чего же вы все-таки испугались? И смотрите-то вы в сторону, и пальцы на ногах поджимаете, и думаете не о том, о чем вы нам тут так убедительно рассказываете, а совсем о другом. О чем-то совсем-совсем другом.
— А сами вы в каком виде на новоселье разгуливаете? — вдруг обиженно спросил Павел Браун, глянул на нее искоса и опять отвел свои дымчато-серые глаза с поволокой.
— А мы разве разгуливаем? — с еще более печальной укоризной возразила Зоя и мельком оглядела себя и детей. — Мы как раз не разгуливаем в таком виде на новоселье.
— Пр-р-равильно! — заорала Манька, обрадованная тем, что печальная укоризна мамы относится на этот раз не к ней.
Аленка тихо смеялась, прижавшись щекой к Зоиному плечу.
— Кстати, — вспомнила Зоя. — Пока мы тут спали в таком виде, кто-то коварно похитил наши наряды. Мой халат и… Аленушка, у тебя было платье?.. Ну вот, и Аленкино платье. Мария, у тебя что-нибудь было? Ну, все равно. Я уверена: если бы Мария имела привычку ходить одетой, то ее одежду тоже похитили бы.
— Я не похищал, — испугался Павел Браун. — Я просто на яблоню повесил. А то тень передвинулась, и весь диван прямо на самом солнце. Разве можно на солнце спать? Вот я и закрыл немножко.
Кажется, он перестал чего-то бояться. Потому что опять делал вид, что боится.
— Ладно, тогда мы вас пока оставим в живых, — великодушно решила Зоя. — Снимайте наши наряды с яблони. Кстати, а который час? Когда празднование-то начнется?
— Так давно уже началось, — ответил Павел Браун. Кажется, довольно злорадно ответил. — Уже больше трех часов празднуют. Вас в самом начале хотели разбудить, а потом решили, что вам надо отдохнуть как следует. Да вы не беспокойтесь, вам самое вкусное оставили. И к тому же праздник только начинается. Как я понял, это не на один день…
Уже больше трех часов празднуют! А она тут как следует отдыхает! Зоя рассеянно слушала Павла Брауна, торопливо одевала Аленку, напяливала свой старый ситцевый халат, искала в траве детские тапочки и свои шлепанцы, а сама думала: Федор как в воду глядел. У людей праздник, а она ползает как сонная муха. Вообще-то еще хуже — она даже не ползает, она валяется как сонная муха.
— Ну что, девушки, побежали? Говорят, нам самое вкусное оставили.
Манька рванула к дому напролом сквозь заросли топинамбура, и ее путь отмечала волна, какая бывает при землетрясении под водой: желто-оранжевые цветы вздрагивали, уходили в глубину зелени, опять выныривали наверх, и по поверхности зарослей от каждого Манькиного шага расходились круги. Аленка бежала вприпрыжку на несколько шагов впереди Зои и, кажется, специально не старалась не наступить на цветок, не задеть ветку, не помять траву… Однако, как всегда, ни на что не наступала, ничего не мяла и ни за что не цеплялась. Рыбка моя золотая…
— Аленушка на вас похожа, — тихо сказал Павел Браун за ее спиной.
Зоя даже реагировать не стала на такое дикое заявление. Сумасшедший и сумасшедший, чего там реагировать. Да и вообще уже не до него… Томка увидела их и замахала руками, и Елена Васильевна тут же принялась освобождать место на покрывале, расстеленном на траве рядом со скатертью-самобранкой, и от дымящего мангала оглянулись мужики — действительно, все как один в широких цветастых трусах.
— Выспалась? — заботливо спросила Томка, накладывая всего понемножку на большую тарелку, стоящую перед Зоей. — Это хорошо, это ты вовремя. Мы как раз начинать собирались… по третьему-кругу. Шампанское будешь?
И они втроем выпили шампанского, хоть этот сумасшедший Павел Браун и делал осуждающее лицо, а Федор посматривал с удивлением… А потом попробовали всего, что было на скатерти-самобранке, лежа вокруг на покрывалах, как римские патриции. И дети шлепнулись рядом, и тоже стали увлеченно пробовать все подряд. А Павел Браун крутился вокруг да около, оказывался то с одного боку, то с другого, и все время бормотал, что такую жену прокормить не так-то просто. Но Зоя сказала сурово:
— А кто мой пирожок сожрал?
И Павел Браун пошел к мужикам, смотреть, как Серый опять показывает Сереже какие-то приемы, а потом и сам что-то начал Сереже показывать, а Серый подошел к скатерти-самобранке, насыпал себе на тарелку всего понемножку и потихоньку сказал Зое:
— Разговор есть. Серьезный. Пойдем на террасу.
Зоя прихватила свою тарелку и пошла за Серым на террасу, села рядом с ним на верхнюю ступеньку крыльца, приготовилась слушать и бдительно следить за тем, как Павел Браун хватает большими коричневыми руками теперь уже Сережу и крутит его в воздухе почти так же, как невесомую Аленку… У этого сумасшедшего Павла Брауна действительно очень хорошая физическая подготовка, с этим не поспоришь.
— В общем, так, Зой, — сказал Серый смущенно и даже виновато. — Никак я не могу свой долг тебе сразу выплатить… не получается у меня сразу.
— Какой долг? — Зоя чуть не подавилась от неожиданности, поставила тарелку на веранду, прокашлялась и изумленно уставилась на Серого.
— Ну, Сашкины деньги, — нетерпеливо пояснил Серый и вздохнул. — Я же тебе говорил, забыла, что ли? Он когда еще одолжил, а я все никак… Думал, этим летом кредит возьму — а опять никак… Мы с Томкой всю голову сломали — что делать-то? Каждый месяц этими копейками отдавать — это ж не выход. А сразу все — никак… Так у меня это… Предложение есть. Клуб-то уже готовый. Можно, конечно, продать. Но жалко ведь, да? Да и не потянет никто. А если напополам — так это как раз копейка в копейку. А если ты еще согласишься театр танца взять — так это еще доход тебе будет. Я думаю, заметный доход. Понимаешь?
— Нет, — растерянно призналась Зоя. — Ничего не понимаю… Сереж, так Сашка на самом деле тебе деньги одалживал? Я думала, вы нам каждый месяц свои…
— Что за глупости? — удивился Серый. — С какой стати? Вы что — нищие, что ли? Ты мне по делу говори. Согласна в долю? Работа, конечно, большая. Особенно если еще театр танца на себя возьмешь. Зато деньги хорошие будут, это я тебе уже сейчас обещать могу.
— Хорошие деньги — это хорошо, — согласилась Зоя. — Только я все равно ничего не понимаю. Театр танца какой-то…
— Томка придумала, — заметно гордясь, сказал Серый. — С Катькой уже кое-что обговорили. Ну, сама с ними поговоришь. Катька сегодня приедет, попозже, она сейчас у матери. Для нее этот театр — тоже выход. Всю жизнь, что ли, на Семеныча за копейки пахать?
— Ничего себе копейки! — возмутилась она. — Сумасшедшие деньги!
Серый посмотрел на нее с жалостью, безнадежно махнул рукой и пошел к мужикам, наверное, опять кому-нибудь показывать какие-нибудь приемы. Почему-то именно этот жалостливый взгляд Серого больше всего убедил Зою в серьезности перспектив. Ишь ты, копейки…