Лиходолье
Шрифт:
За окном уровень шума снова резко возрос – значит, прибыл очередной паром, переправивший через Валушу еще с десяток торговцев с их барахлом. Викториан лениво посмотрел в мутное окошко, наблюдая за тем, как дюжие молодцы помогают выкатить на причал телеги с добром, и взгляд неожиданно зацепился за одну девицу в ярком зеленом платье, сидящую на передке одной из повозок и, судя по всему, непринужденно болтающую с возницей.
Русые волосы, заплетенные в десятки тонких косичек, рассыпались по плечам, придерживаемые широкой полотняной лентой, кое-как завязанной путаным узлом на затылке. Узкие плечи, укрытые широченным, явно чужим плащом. Тонкие
Змеелов медленно поднялся, совершенно забыв про трость и не отрывая взгляда от девицы в зеленом платье.
Вот она повернулась, на ощупь начиная искать что-то в дорожной сумке, и у дудочника захолонуло сердце – лента, которую он поначалу принял за обычный головной убор, оказалась повязкой на глазах.
– Быть не может…
Телега повернула к купеческому дому, направляясь к Чернореченскому рынку. Девушка в зеленом платье прислушивалась к вознице, склонив голову набок, а потом неожиданно звонко рассмеялась, и этот звук, каким-то чудом пробившись сквозь гомон толпы, заставил дудочника шарахнуться от окна, отступить в глубь комнаты, чтобы его ни в коем случае нельзя было разглядеть с улицы.
Потому что смех этот он узнал бы даже спустя много лет. Смех, который звенел над залитой кровью мостовой, когда девица, известная ему как Голос Загряды, танцевала и кружилась под кровавым дождем, размазывая по миловидному лицу багряные капли и слизывая их с пальцев, будто вишневое варенье.
– Правильно говорят – не поминай лиха, – тяжело выдохнул Викториан, подбирая с пола оброненную трость и нащупывая на груди тонкую серебристую дудочку в вощеном чехле. – Непременно явится.
Вот и явилось. Одна надежда на то, что Голос Загряды не привела за собой свою госпожу, а значит, есть еще шансы расправиться с ней до того, как эта тварь успеет прочно укорениться в Черноречье.
Потому что тогда и обережные столбы не спасут Славению от ползущей из Лиходолья нечисти – просто не выдержат, переломятся, как тоненькие прутья птичьей клетки, в которую по глупости посадили злющую матерую крысу…
Даже за две длинные улицы было слышно, как гудит Чернореченский рынок.
Гул этот был неравномерным, но постоянным, будто бы где-то поблизости скрывалось громадное осиное гнездо. Народу было – не продохнуть, такого плотного потока я не встречала даже на узеньких улицах Загряды. Хорошо хоть, что рядом был Искра, в локоть которого я вцепилась покрепче клеща, – харлекин вклинивался в людской поток, стремящийся к рынку, легко и непринужденно, как лодочный киль, рассекающий волны. Я прильнула к Искровому боку, не желая отставать, а свободной рукой покрепче прижала к груди дорожную сумку – не то перехватят ее за ремешок, оттянут в толпу, да и срежут лямку так, что в пальцах останется только осиротевший обрезок, а сама сумка со всем добром безвозвратно сгинет в толчее.
– Зачем мы туда идем? – поинтересовалась я, переступая через оброненный кем-то капустный кочан, уже раздавленный чьим-то тяжелым сапогом. – У нас и денег толком нет.
– Нет сейчас – заработаем чуть позже, – усмехнулся Искра, ловко перехватывая под локоть воришку, сдуру решившего поживиться в кармане рыжего. Пацан огреб крепкую затрещину, от которой с обиженным ревом отлетел в сторону и постарался как можно быстрее скрыться в ближайшей подворотне. – В Лиходольскую степь лучше отправляться не только хорошо вооруженным, но еще и с припасами. Сталь далеко не всегда прокормить может, особенно если на версты вокруг только сухая трава и нечисть, которая с огромным удовольствием сделает едой тебя самого.
– Между прочим, ты так и не сказал, куда мы направляемся. – Искра потянул меня на боковую улицу, где народу было значительно меньше, и я наконец-то смогла вздохнуть посвободнее. – Лиходолье большое, а ты, как понимаю, не настроен на кочевую жизнь.
– Правильно понимаешь. – Харлекин улыбнулся, сильная, жесткая ладонь накрыла мои пальцы. – Я хочу отвезти тебя в Огнец. Это не такое плохое место, как про него рассказывают, по крайней мере, было лет десять назад. Там тепло и солнечно почти круглый год, там живут свободные кочевники и осевшие ромалийцы. Город расположен у прекрасного озера, в которое впадает небольшая, но очень чистая и глубокая речка. Да и ехать туда недалеко – даже если с медленным караваном, то всего две недели с хвостиком. Верхом и налегке – в полтора раза быстрее. И знаешь, что самое главное? Тебя там судят за поступки, а не за золотые глаза или железные когти.
– Так не бывает. – Я покачала головой, невольно улыбаясь в ответ. Искра и в самом деле верил в то, про что рассказывал, да и город ему успел понравиться, не то что Загряда. – Если там было так хорошо, то почему ты уехал оттуда? Да и десять лет – достаточный срок, чтобы там успело все измениться до неузнаваемости.
Яркую радость с харлекина будто бы ветром сдуло – он отвернулся и невразумительно пожал плечами, явно не желая отвечать на поставленный вопрос. До конца улицы мы шли молча, а когда впереди показался выход на площадь, мне на краткое мгновение почудилось, что я вернулась в Загряду. На шумную Торговую площадь, где на булыжной мостовой плясали босоногие девицы в алых оборчатых юбках, открывающих стройные загорелые лодыжки и округлые колени. Казалось, что еще немного – и сквозь гомон упрямым ростком пробьется высокий, красивый женский голос, старательно и с искренним чувством выводящий песню о дороге дальней и лунной ночи, о крепкой любви и жарком пламени костра, а где-то вдалеке обязательно заиграет скрипка…
Где теперь и эта скрипка, и женщина, что пела задушевные ромалийские песни?
Я так замечталась, что сама не заметила, как выпустила локоть Искры, глупо остановившись напротив яркой гадальной палатки, у входа которой застыла укутанная в черную шаль старуха, перебирающая в скрюченных, узловатых пальцах деревянные пластинки-тарры. Вот только настоящего дара, вроде того, что сиял в ореоле лирхи Ровины искрящейся пойманной звездой, у бабки, сидящей на колченогой табуретке, не было и в помине. Блеклым и тусклым был ореол у гадалки, как подернутые белесым пеплом остывающие угли…
Огонек-одержимость, затянутый фиолетовой пеленой, я заметила случайно, пока искала взглядом харлекина, возвышавшегося над толпой всего в двух десятках шагов от меня. Искра уже заметил «пропажу» и теперь упорно пробирался ко мне сквозь сплошной людской поток, а я неотрывно смотрела на лавирующий меж прохожих огонек дудочника-змеелова, с которым мы в последний раз пересекались еще в Загряде. Викториан все-таки выжил в том ужасе, который устроила городу пугающая и величественная Госпожа.
Выжил – и почему-то тоже отправился в Лиходолье. Что его сюда привело? Приказ Ордена или жажда «змеиного золота», которую он так и не сумел утолить в Загряде?