Лихое время. «Жизнь за Царя»
Шрифт:
Семен Столяров, командовавший заслоном, перекрестился, положил руку на эфес сабли, но пока не доставал клинок. Чувствовалось, как поместная конница зашевелилась, подбираясь – как половчее ухватить пику, чтоб не скользнула в неподходящий миг. Теперь бы уловить, когда гусары перейдут с рыси на галоп, и дать встречный бой. Останешься на месте – сомнут! Что уж там делали казаки во главе с Трубецким, Столяров не знал. Уж, наверное, сразу-то не побегут. Хоть какое-то время да Дмитрию Михайловичу дадим, хоть какие-то силы врага на себя оттянем!
Но поляки, словно не видя противника, сворачивали в сторону. Гусары и пехота отходили к Поклонной горе, а казаки шли прямо к броду через Москву-реку.
«Что же такое
Передовые отряды ляхов меж тем уже выходили на другой берег и выстраивались для атаки.
«Это что ж, выходит, Ходкевич решил вначале на главную рать идти, а уж потом с казаками разделаться? А может… – закралась в голову мысль, – Трубецкой, сума переметная, тишком да тайком с ляхами сговорился, чтобы Пожарского с войском на растерзание отдать?»
Но мысль, она мысль и есть, а вот сейчас-то что делать? Ударить в тыл ляхам, так толку-то? Пять сотен, хотя и кованой конницы, сила немалая, но все войска гетман на переправу не повел. Переправлялись лишь казаки. Пехота пока вся на месте. Вон, на Поклонной горе гусары стоят. Вот ежели бы вместе с казаками, тогда можно попробовать. Он – в тыл бьет, а Трубецкой удар сдерживает. Но коли князь-боярин предал, так тут и рваться не стоит. К своим надо идти! А как идти, коли князь-воевода приказал тут стоять?
– Что делать-то будем, воевода? – хмуро поинтересовался один из детей боярских, уже готовый идти в бой.
– Пока стоим, – закусил губу Столяров. – Ждем. Ежели что – вдогон пойдем. Пусть ляхи в бой ввяжутся…
– Как полк Засадный на поле Куликовом, – грустно пошутил кто-то. – И ты, Семен, ровно князь Владимир Серпуховской…
«Ага, – хмуро подумал Семен. – Мне бы еще сюда князя Боброка-Волынского, чтобы подсказывал, когда в бой идти…»
Войско шло долго, но около часа дня конные сотни переправились через Москву-реку и сразу же поскакали к Арбатским воротам, атакуя центр Земского войска.
Все было так, как и рассчитывал Пожарский. Не зря он укрепился острогами, не зря. Не спасет, так хоть немного приостановит наступающих. Главные силы ополченцев, лапотная пехота – поморы и даточные люди, добровольцы из крестьян и мещан, встретили атакующих казаков редкими выстрелами из луков и еще более редкими из пищалей. Из пушек, стоящих в острожках, пушкари дали залп и лихорадочно принялись банить стволы, поливать их уксусом и перезаряжать орудия.
Князь Пожарский, наблюдавший за боем с седла, только довольно крякнул, видя, как первая линия наступающих полегла под залпами картечи. Хорошие пушки отлили в Ярославле, ох, хорошие! Но, видя, как медленно действуют орудийные команды, вздохнул. Пушки-то хороши, да к ним бы еще пушкарей толковых! А в Земском войске почти все мастера стрельбы были неопытные. А где его набраться, опыта-то? К орудиям были приставлены те, кто сами недавно в подручных ходили – ядра подтаскивали, стволы чистили. Хороший пушкарь – товар штучный, его растить, холить и лелеять года два-три нужно. Нужно, чтобы пушкарь хотя раз в неделю в стрельбе упражнялся. Тогда он за сто саженей ядром в телегу попадет, а за пятьдесят – во всадника с лошадью! Но хороших пушкарей за семь лет постоянных войн подвыбили, а новичков на чем учить? Положим, каменные да чугунные ядра можно опять в дело пустить. Каменную картечь собрать – пара пустяков. А вот пороха лишнего, чтобы не жалко было потратить, – нет. И, самое главное, не было времени, чтобы учиться.
Второй залп был нестройным. Хотя к пушкарям и был приставлен нарочитый воевода, который следил, чтобы заряжали одновременно, орал «Пли!» – чтоб палили как одно целое, но неопытные пушкари не попадали в лад. Один поторопился, другой – опоздал… Третий – еще и пушку не успел зарядить. А пушки, коли палят неслаженно, так они уже не так и страшны. Вроде бы всадники падают с коней, а кто упал, а кто нет, кто-то уже подскакал. Еще немного, и конные начнут нанизывать на пики и рубить пеших. Неподалеку раздался взрыв. В одном из острожков в разные стороны полетели окровавленные тела и куски бревен. Стало быть, кто-то из пушкарей поспешил: плохо прочистил дуло и засыпал свежий порох прямо на непрогоревшие искры от старого…
«Ну, что же вы так? – не зло, а скорее огорченно подумал князь-воевода. – И сами погибли, товарищей сгубили…»
Первую волну атакующих ополченцы приняли на копья и рогатины. Пешцы не были профессиональными воинами, как казаки или наемники. Но они не были и обычными ополченцами, вырванными от сохи и брошенными на убой! За год боев многие из мужиков приобрели и воинскую сноровку, и опыт. Казаки Зборовского – бывалые волки наткнулись не на волкодавов, но и не овец. Немало казаков, получивших смертельные раны или проткнутых насквозь, попадали под копыта коней. Кого-то удавалось просто выпихнуть из седла, а кое-где мужики поднимали на копья верхового и бросали его в сторону его же собратьев. Но нужной сноровки и сплоченности, когда стоящие плечом к плечу воины могут отбиваться от кавалерии, не было. То тут, то там ляхи отбрасывали в стороны копийные жала, перерубали древки пик и вклинивались в ряды земских ратников, полосуя тела, не прикрытые доспехами. Длинные копья и пики в тесноте бесполезны, и против сабель и палашей в ход пошли топоры и ножи. Острожки, с которых кололи и рубили, казаки обтекали, как буйная весенняя вода огибает островки. Но кое-где и захлестывает…
Ополченцы пятились, теряли своих, но не бежали, а кое-где даже и отбрасывали казаков, перемогая силу коней и ярость клинков мужицкой твердостью и злостью! Пешая рать держалась, «перемалывая» все новые и новые волны атакующей конницы…
Стоявшие одесно и ошуйно от Пожарского воеводы – Хованский и Лопата-Пожарский – вслух ничего не говорили, но кидали на князя выразительные взгляды. Мол, Дмитрий Михайлович, а не пора ли и нам выводить свою конницу на помощь мужикам? Но Пожарский помалкивал, чувствуя каким-то шестым чувством, что ополченцы устоят и трогать дворянскую конницу пока не след.
То, что русская пехота устоит, понял и гетман Ходкевич. От Поклонной горы выдвинулась густая колонна мушкетеров. Поднимая оружие над головой, наемники перешли Москву-реку и начали разворачиваться для атаки на левый фланг, который держал Туренин с конными ополченцами и стрельцами.
Земским стрельцам было чему поучиться у иноземных мушкетеров. Вот первая шеренга наемников встала на колено, установив мушкеты на подсошки, а вторая кладет оружие на плечи товарищей, и залп! Третья-четвертая шеренги заступают место – и новый залп! А за то время, пока разряжалось оружие, новая смена успевала зарядить ружья – и новый залп! Русская конница, не успев даже начать контратаку, уполовинела. Казаки Зборовского, почуяв слабину, стали нажимать левый фланг. А тут еще отворились ворота, и в спину ополченцам ударили ляхи пана Струся, засевшие в Кремле. Князь Туренин, под которым убили коня, кричал и махал пикой, пытаясь остановить бегство…
Бой за рекой длился уже пятый час. Семен Столяров изгрыз кожаную рукавицу, извелся сам и извел других. Теперь же, когда увидел, что русские бьются едва ли не в окружении, понял – пора!
– На переправу! – скомандовал Столяров, кивнув своим сотникам.
Те только этого и ждали. Пятисотенный отряд кованой рати стал выворачивать к мелководью, чтобы коням было поменьше плыть.
– Куда, мать вашу! Стой! – услышал Семен крики, а потом только увидел всадников, мчавшихся к нему во всю прыть.