Лихое время. «Жизнь за Царя»
Шрифт:
Авраамий, устало улыбнувшись, сквозь силу попытался пошутить:
– Ничего, отче, новая нарастет.
– А коли нарастет, так на что она мне? – хмыкнул настоятель. – И раньше-то ни к чему была – не видно под клобуком, а теперь-то и подавно. Думаю, скоро помирать придется. А как теперь и помирать, не знаю? Преемника-то кто утверждать будет? Владыка в Новгороде, а там свеи. И патриарха на Руси нет. Видно, придется так, без благословления игумена ставить.
– Говорят, молодостью – не жить, а старостью – не умереть…
– Говорят, – кивнул игумен. – Вот
Авраамий не стал спорить. Если игумен сказал, что собрался умирать, то знает, о чем говорит…
– Ну да ладно, на все – воля Божия, – махнул рукой настоятель. – Новости-то сильно плохие? Было бы что хорошее, не приехал бы. Или опять в опалу угодил?
– Да уж лучше бы в опалу – не привыкать… – сказал Авраамий, облокотившись о стол. – Новости, отче – хуже некуда. Войско Земское рассеяно, князь Пожарский убит. Ну а где Трубецкой и Минин Кузьма – не ведаю. Может, убиты. Может, в плен попали – так это еще хуже. Трубецкого-то, как князя, легкой смертью казнят, а что с Кузьмой сделают – подумать страшно…
Отец настоятель медленно встал, повернулся к святым образам и перекрестился:
– Упокой Господи, душу раба твоего Димитрия и ратников, павших за землю русскую… – Повернувшись к старцу Троице-Сергиевой лавры, отец Антоний сказал: – Сегодня же велю панихиду отслужить по князю и всем убиенным…
– Много нынче панихид-то служить нужно, отче…
– Это да… – грустно кивнул игумен и спросил: – Где воеводу-то схоронили?
Авраамий не ответил, склонив голову так, что куколь закрыл все лицо. Отец Антоний понял его молчание по-своему.
– Не смогли вынести? – с пониманием спросил игумен. – Или… выносить нечего было? – Тяжко вздохнув, сказал: – Ну, Бог даст, не останется тело поверх земли…
– Тел-то там много осталось, – грустно сказал Палицын. – Только воеводу-то мы не бросили, а вынесли, но… – Авраамий замолк и, приподняв голову, пристально посмотрел на настоятеля.
Игумен и келарь мерили друг друга взглядами с миг, не более. Но отец Антоний понял, что хотел сказать старец.
– Да ты в уме ли, келарь? – гневно вскинулся настоятель. – Мертвеца столько верст вез?! Пошто?
– Утром, перед битвой, князь-воевода Димитрий Михайлович исповедался и святое причастие принял, а потом и говорит – ежели, мол, Москву не освободим, то он в мнихи уйдет. Пешком на Соловки, игумену в ноги падет, в послушники будет проситься. Ну а я, грешным делом, ему и говорю – коли не освободим, сам тебя на Соловки отведу. Отпрошусь у отца настоятеля, вместе с князем служить стану. Вот, стало быть, Москву князь не освободил. А я вроде как завещание княжеское выполнял, волю его последнюю. Да ведь и сам – обещал. А то, что пообещал, выполнять нужно. Так что прости меня, отче, но не мог я по-другому…
– Ох, Авраамий, Авраамий, дурья твоя башка, прости Господи! – покачал головой игумен, растерянно садясь в кресло. – Что и сказать-то, не знаю… Не мне тебя судить. Молиться за тебя буду. Сам помолюсь и братии накажу. Господь, он нас глупых всегда прощает. А как с телом-то? Ты же его сколько дней вез, так оно, почитай, тогось…
– Да нет. Ни запаха нет, ни тления. Мы как тело-то с поля увезли, домовину изладили, да медом залили… Ну а потом колоду на воз, до Углича, а там – на лодью. По Волге да по Шехони-реке до Череповеси, а там телегу и до Вологды. Ну а уж по Вологде, Сухоне да Двине до Архангельского монастыря несложно доплыть. Передохнули чуток, домовину на коч перенесли.
– А чего вас на ночь-то глядя понесло? А не дай бог, шторм разразится? Этот же повезло вам, дуракам.
– Так уж получилось, – невольно улыбнулся келарь. – На лодье речной через море идти несподручно. Сам знаешь – борта низкие, воды бы зачерпали. А рыбаки везти отказались. Море, мол, бурное. Хотел я коч купить, да деньги все извел…
– Значит, ты еще и коч украл, – развеселился настоятель. – Ну и ну, отец келарь… Коч украл, ровно тать в ночи.
– Украл, – согласился Авраамий без особой вины в голосе. – А что делать-то было? Забесплатно, да под расписку, может, и дал бы кто, да искать мне невмочь было. Спешил сильно. Мы, почитай, две недели, что в дороге были, не ели толком и не спали, все на ходу.
– За две недели от Москвы до Соловков? – удивился игумен. – Да за две недели струг от Вологды до Колмогор не пройдет. Как это ты исхитрился?
– Вот и говорю, спешили мы. Все же не дело это, чтобы тело поверх земли лежало.
– Эх, келарь, келарь, отчаянная ты головушка, – покачал головой настоятель. – Не всякий помор в эту пору в море выйти рискнет. Сохранил вас Господь…
– На все Его воля, – перекрестился Авраамий. – Опасался я – сумею ли до Соловков-то дойти? Все ж пятнадцать лет минуло. Боялся – не уйдем ли куда-нибудь к свеям али на Грумант. Ну, смилостивился Господь…
– Ладно, – махнул рукой игумен. – Князя мы завтра отпоем, похороним. Домовину недолго изладить. Море поутихнет, коч велю хозяину отогнать, чтобы до льдов успеть. Ну, алтын ему в подарок пошлю. Одно разорение с тобой… – пошутил настоятель.
– Отработаю, – покорно кивнул Авраамий.
– Куда же ты денешься? – хмыкнул отец Антоний. – Уж грех-то я на себя возьму, раз такое дело, а вот отработать самому придется. Ну, ты вначале новости сказывай. Глядишь, половину отработки скощу. Иная новость дорого стоит. Что там в мире-то делается?
– Ну, какие еще новости… – задумчиво изрек келарь. – Про царя Василия слыхал что-нибудь?
– Ну, только то, что в мнихи его насильно постригли да в Чудов монастырь отвезли. Так это уже давно было.
– Помер царь-то, – перекрестился Авраамий. – Ляхи его в Кракове голодом пытали да до смерти запытали. Хотели, чтобы от венца царского отрекся да Владислава русским царем признал. А он одно твердит: «Клобук монашеский, не гвоздями прибит. Я, мол, русский царь, царем и останусь!»
– Царствие Небесное, – перекрестился теперь и настоятель. – Молились мы за Василия Ивановича, как за Государя Всея Руси. Старцы Соловецкие, что в Великой Схиме пребывают, решили, что незаконно его в иноки постригли.