Лихое время. «Жизнь за Царя»
Шрифт:
– В бердыши! – выкрикнул Леонтий и первым ринулся на оторопевших купцов. Восточные гости были вырублены в минуту. Двое успели схватиться за сабли, но, получив по стреле от Якова, не успели обнажить оружие.
Стрельцы, обтирая клочками травы бердыши, морщились – стреляли без упора, и синяки будут, будь здоров! Может, у кого-то и ребра сломаны. Отдача при выстреле такая – будто жеребец копытом лягнул!
Александр Яковлевич, очистив клинок от крови, мрачно осматривал двор. Подозвав Костромитинова и Якова, негромко спросил:
– Ну, что присоветуете?
– А что
– А хоронять кто будет? – поинтересовался Котов.
– Вон, п…ки стоят, хлебала разинули, подойти боятся, – кивнул холоп куда-то в дальний угол подворья. – Вон, пущай они своих бабаёв и хоронят.
Воевода, присмотревшись, чуть не плюнул от досады. Как же он забыл! На подворье Базарбая жили и русские. Немного, человек десять – корабельщики, лоцманы, приказчики. Кто из Казани, а кто из Самары.
– Ну, Леонтий Силыч, а ты что скажешь? – спросил воевода у Костромитинова.
– А чего говорить? – пожал тот плечами, поняв с полуслова. – Яшка девок на подворье отведет, а сюда пущай людей пригонит да пару телег.
– Так тому и быть, – решил воевода. – Яков, девок забирай, веди ко мне. Обратно вернешься – прихвати мужиков, человек десять. Пусть заступы возьмут да пару телег. Хватит пары-то?
– У Базарбая арба стоит, много влезет, – отозвался Леонтий Силыч. Яков посмотрел на хозяина, перевел взгляд на Костромитинова. Сдвинул шапку и, почесав седую голову, старый холоп дрогнувшим голосом спросил:
– Вы, мужики, чего удумали-то? Своих?
Александр Яковлевич, взяв старого холопа за отворот кафтана, приблизился к нему вплотную и дохнул в лицо:
– Ты им языки вырвешь али в яму посадишь? Уйдут – вся Волга будет знать, что в Рыбной слободе стрельцы гостей перебили. Оно нам надо, со всеми османскими да татарскими купцами ссориться?
Старый холоп плюнул, выдал такую матерную руладу, что воевода и дворянин захлопали глазами, а потом бросил шапку оземь, показывая, что раз уж так вышло, то и он останется тут…
Яков и воевода смотрели, как Костромитинов подошел к стрельцам и что-то им негромко сказал. Мужики вроде бы заартачились.
– Тебе-то стоит ли пачкаться? – угрюмо спросил холоп. – Как-нибудь сами…
– Я уже так испачкался, что только со шкурой отскрести можно. Пошли… – процедил сквозь зубы воевода.
– А-а-а! – заорал Яков страшным голосом и, выхватив саблю, бросился к безоружным людям, рубанул первого наискосок, располосовывая от плеча до бедра…
Стрельцы, вначале неуверенно, но потом распаляясь, ринулись вперед, круша кости прикладами и разрубая бердышами черепа. Скоро все было кончено. Ратники, не глядя друг другу в глаза, запрягли коней в арбу – высокую телегу на сплошных колесах – и принялись складывать в нее трупы. Яков пошел искать девок, из-за которых и разгорелся сыр-бор…
Воевода смотрел и беззвучно матерился. Кабы знать, чем все обернется, то лучше бы послал Якова куда подальше, а сам лег спать… Хрен бы с ними, с девками. А вот, поди же ты!
– Александр Яковлич! – крикнул Костромитинов. – Шел бы ты к воротам. Щас народ навалит. Что врать-то будем?
«Мать его так, – выругался воевода. – Что рыбинцам-то говорить? А, ладно!» Быстро соображая, воевода сказал:
– Сами скажем и стрельцам накажем. Всем говорить – мол, татары к Бориске на постой встали, да с купцами из-за девок повздорили. Хозяина убили, гостей торговых посекли. Ну а тут мы пришли, разбойников перебили, девок пленных отбили. Кто из мужиков болтать станет – язык вырву…
– Складно, – одобрительно кивнул дворянин. – Присмотри, чтобы у гостей добро не растащили. Может, родичи объявятся. А Базарбаево да татарское барахло собери, вместе с девками, пущай ко мне во двор везут – поделим. Прикажу холопам – пусть могилы роют. Домовины изладим, батюшку я сам позову – отпеть надо.
– А этих? – спросил Костромитинов, кивнув на трупы купцов.
– Хаджи да других – в разные могилы, как положено. А разбойников – пущай в одну яму зароют.
К начальникам подошел холоп. Яков едва мог совладать с руками – трясло. Леонтий осторожно взял из рук старика саблю и, обтерев ее платком, засунул в ножны.
– Хреново мне, воевода, – едва сумел вымолвить старый холоп. – У Базарбая-то две жинки и детки малые… Вот, всех их пришлось…
– На мне грех! – сурово повторил воевода.
– Дурак ты… – зыркнул на него Яков. – Что ты в грехах-то понимаешь? Ты, воевода, лучше водки поставь. У меня-то все кончилось, а искать на ночь глядя не хочется. Да и стрельцам бы поставил. Вон, кто блюет, а кто молится…
– Ведро ставлю, – кивнул воевода. – Пущай напьются сегодня все. Да я и сам напьюсь…
– Давайте сразу ко мне, в Стрелецкую избу, – предложил Костромитинов. – После такого дела одному пить нельзя… И ты, Александр Яковлевич, с мужиками выпей. Сегодня можно.
– Выпью, – кивнул Котов. – Только холопов пришлю да за батюшкой кого-нить отправлю… – Посмотрев вокруг, воевода осознал, что уже стоит глубокая ночь и за батюшкой посылать поздно, решил: – Пожалуй, завтра пошлю…
У Котова было так погано на душе, что впору не то утопиться, не то удавиться. Но Александр Яковлевич знал, что не утопится и не удавится. Зайдет сейчас в Стрелецкую избу, выпьет вместе со всеми чарку-другую за помин невинных душ и уйдет в терем. Еще есть несколько часов, чтобы поспать, а завтра – новый день. Завтра навалятся новые заботы и дела, которые никто не сделает, окромя его – рыбнинского воеводы!
…Съезжую избу отстроили недавно, потому и бревна не успели заветриться, а изнутри пахло свежим деревом. Сев во главу стола, воевода кивнул стрельцу:
– Запускай.
Вошли двое. Одного воевода знал – рыбнинский купец Сергунька Николаев, прозванный за немалый рост Журавлем, что скупал по окрестным селам лодьи и барки, а потом перепродавал. Второго, толстяка с пегой бородой, Александр Яковлевич тоже где-то видел. Но коли не знал, как звать, стало быть, не рыбнинский.
– Мы, воевода, с бедою пришли! Мишка, прохвост, вместо добрых копеек горсть воровских отсыпал! – заорал купец, высыпав на стол горсть грязно-серебряных чешуек. – Вона, из-под серебра свинец выглядывает!