Лихолетье Руси. Сбросить проклятое Иго!
Шрифт:
В тот день гонка была и вовсе неистовой. Выехав на рассвете, татары скакали без остановки до самого вечера. Даже закаленные в битвах онбасы-десятники и жузбасы-сотники едва держались в седлах, не говоря уже о простых воинах. До Тарусы оставалось десятка два верст, но темнота заставила тысячника Тагая остановить погоню. Шуракальцы расположились в лесу неподалеку от дороги. Усталые, голодные, злые… Ко всему, ночь выдалась холодной, даже слегка приморозило, но Тагай не разрешил жечь костры. Нукеры лежали на сырой траве, улегшись
Крымцы скакали по земле, которая не подвергалась вражеским нашествиям уже много лет. Вдоль дороги — где ближе, где дальше — за эти годы выросли села и деревни, размножился скот. На лугах паслись лошади, коровы, козы. Много людей, много скота. Правда, и на Тарусчину уже дошли слухи, что бессчетные ордынские полчища огнем и мечом пронеслись по завоеванным Литвой русским княжествам в верховьях Оки. Но это было далеко отсюда, люди надеялись, что обойдется и на этот раз, и потому не торопились укрыться в лесных дебрях.
Грозный Тагай предупредил своих нукеров: «Кто отстанет или свернет с дороги, будет казнен!» Но разве удержишься?!.
— Слышал? Хакима, такого багатура, позорной смерти предали! — сокрушался кто-то из воинов.
— Мустафу тоже. Хребет на глазах у всех сломали, — шептал другой. — И за что? За урусуткой погнался, хотел пленить.
— И Хакима жаль, и Мустафу, — вздохнул третий. — С Бегичем ходили, с Мамаем ходили, уцелели. А тут…
— Пятерых из нашей сотни казнили.
— Из других сотен тоже!..
— Тише, тише, — успокаивал их десятник, — на все воля Аллаха. Они нарушили яссу великого Чингисхана. Мыпбасы Тагай сказал: полоним урусутскую княгиню, разрешу нукерам чинить, что захотят. Обратно погоним, каждый богатым станет, увезет с собой столько, сколько сможет. Еще и от хана Бека Хаджи награду получит.
— На чем увезешь? У меня из четырех коней только два осталось.
— У меня один, и тот бежать не может.
— Сколько коней загнали! Лежат на дороге, вороны глаза им клюют.
— Тагай сказал: «Возьмем у урусутов целые табуны».
— Табуны?.. Что-то я их не видел.
— Надо было настоящих скакунов из дома брать. Я вот четырех привел — все целы.
— Дай одного, двух верну.
— Чего захотел!
— Еще один такой день — совсем без лошадей останемся.
— Сотник Махмуд говорит: «Завтра догоним урусутскую княгиню».
— Догоним… Каждый день говорят…
— Если не догоним, плохо будет. У Тарусского коназа много конных нукеров.
— Урусуты — смельчаки, ничего не боятся.
— А когда-то, старики сказывали, духа нашего страшились.
— Мамай во всем повинен, на Куликовом поле славу Орды сгубил.
— Зачем тень Мамая тревожить? Он давно уже ответ
Наконец в лесу все стихло, слышались лишь храп нукеров да негромкая перекличка дозорных.
Глава 15
— Слава Богу, спасся!.. — торопливо перекрестившись, пробормотал порубежник; снял шлем, вытер рукавом кафтана мокрый лоб. Только теперь, когда опасность миновала, почувствовал, как колотится, казалось, выпрыгивает из груди сердце. И тут же подумал радостно:
«Ушел все-таки от окаянных, ушел! А ведь едва не полонили враги, тогда бы снова прощай, воля, теперь уже, должно, до самой смерти!..»
Мальчонкой Василька угнали во вражий полон. На всю жизнь остался в памяти тот страшный день… Окраина Тарусы, курная бревенчатая изба, отец, мать, малолетние сестренки-близнецы. Во дворе росли лук, репа, капуста, огурцы, у избы несколько яблонь, кусты крыжовника, черемухи, малины. Двор их отличался от других ладным высоким забором, тяжелыми дубовыми воротами да умело сработанным, ярко расписанным петушком вместо обычного конька на крыше избы. Отец Василька Сысой был искусным плотником, без работы не сидел, в доме был достаток, держали лошадь, двух коров, коз, свиней, птицу…
В один из погожих июльских вечеров, когда заходящее солнце расцветило багрянцем воды Оки и зажгло розовым огнем белые облачка на небе, Василько, которому шел восьмой годок, играл во дворе с Пронькой, соседским однолеткой-мальчишкой. Сысой и его младший брат Олекса плотничали — строили надпогребницу. Мать куховарила в избе, исподволь приглядывая за грудняками, что спали в подвешенной к потолку люльке. Сладко пахло истомленным жарой разнотравьем и хвоей, и на душе у детей и взрослых было спокойно и счастливо…
Ордынцы появились изгоном, как снег на голову среди ясного дня. Скрытно переправившись через Оку в нескольких верстах от города, с ревом и завыванием неслись по улочкам Тарусы. Вламывались во дворы, хватали мужиков, баб, детишек постарше, вмиг связав, бросали их поперек седел или приторачивали к запасным лошадям и мчались дальше. Татарский чамбул был невелик, с полсотни всадников. Опасаясь дружинников, стоявших на подворье удельного князя тарусского Ивана Константиновича, похватав добычу, развернули коней и подались назад в Дикое поле.
Завидев крымцев, Олекса успел перемахнуть через забор в дубраву. Схватили Сысоя и мальцов, в избу, стоявшую за огородом, вломиться татарам уже было недосуг — десятник-онбаев засвистел в дудку, давая наказ уходить…
Узнав, что Сысой — плотник, ордынцы с выгодой продали его купцу, направлявшемуся в стольный город Орды Сарай. А тот на радостях прикупил по дешевке и мальчишек. Плотники и столяры высоко ценились, золотоордынские ханы начали строить флот на Волге, и каждый умелец был нужен дозарезу.