Лихолетье Руси. Сбросить проклятое Иго!
Шрифт:
В Сарае, расположенном в верхнем течении Ахтубы, пленников поселили на окраине города в маленькой землянке. Рядом стояло еще несколько таких же лачуг, в них жили ремесленные люди со своими семьями. Другие землянки были побольше, со стенами, укрепленными сырцовым кирпичом. Там обитали одинокие рабы. Со временем Василько и Пронька стали частыми гостями обездоленных, а потом им и вовсе пришлось туда переселиться. Спали на гнилой соломе прямо на земляном полу. В отличие от семейных землянок, где были печи, здесь в холодное время согревались жаровнями. Рабов кормили впроголодь, одевали в лохмотья, трудились они от зари до зари под охраной надсмотрщиков, на ночь их запирали в землянках и сторожили. Многие невольники, изнуренные тяжким трудом и болезнями, погибали.
Положение Сысоя, как и других ремесленников, было полегче, но участь Василька и Проньки оставалась тяжкой и безысходной: до самой смерти им предстояло быть рабами. Первое время Сысой очень тосковал по дому, по жене и дочерям, вынашивал мечту о побеге, допытывался у других пленников, как найти дорогу домой. Но уж слишком далеко завезли их, попробуй миновать ордынские заслоны, когда на руках твоих двое ребятишек. И в конце концов он смирился. Ему с мальцами нужна была хозяйка в убогом жилище, и спустя год Сысой женился на такой же обездоленной рабыне из Рязани.
Время шло, семья Сысоя увеличивалась, рождались дети, Василько и Пронька взрослели, ютиться всем в тесной землянке становилось невмоготу. Сысою, который, благодаря своему великому умельству строить корабли, превратился из раба в полузависимого от хозяина, было дозволено заложить себе дом. В безлесной, выжженной солнцем степи не росло ни деревца. Пришлось чуть ли не год возводить жилье из сырцового кирпича. Строились на хозяйской земле, там же, где за высоким глинобитным дувалом располагались землянки рабов. Дом вышел на славу, не хуже, чем у самого Салчея.
Старики-соседи, знавшие жадный, завистливый нрав хозяина, предупреждали Сысоя, чтоб не слишком усердствовал, но тот не внял их советам, и вскоре пришлось ему пожалеть горько. Когда дом был готов, Салчей несколько раз обошел вокруг строения, прищелкивая языком, качал чалмой на шарообразной голове, приговаривал:
— Карош дом, якши дом. Мне нравится, Сысойка, очень нравится. Ты, наверное, хочешь подарить его мне? А? Хочешь? Ха-ха-ха!.. — И при этом жирные щеки хозяина тряслись в едком смешке.
Сысой в оцепенении молчал, потом стал просить его, клялся, что построит для него другой дом, но хозяин был неумолим. Тогда Сысой решил идти просить защиты у православного епископа сарского Матвея. В Сарае, где было много русских невольников, куда приезжали торговать русские купцы и являлись по ханскому вызову русские князья, еще в 1261 году было образовано православное епископство. Матвей посочувствовал Сысою, однако заступиться не мог, да и не захотел. Пришлось Васильку и Проньке перебираться в соседнюю землянку — невольничье общежитие. Отрокам уже шел шестнадцатый год, полуголодное существование и тяжкий труд не могли не сказаться — оба были худющими, все ребра наперечет.
В том же году в Сарай приехал великий князь Московский Дмитрий Иванович. Между ним и Михайлом Тверским по-прежнему шла тяжба за великое княжество Владимирское. Князь Дмитрий привез большую дань, которую собрал не только в своем, но и в удельных княжествах, зависимых от Москвы. Он преподнес богатые подарки Мамаю, ханам и ханшам и даже выкупил за десять тысяч серебряных рублей сына Михаилы Тверского Ивана, которого держали заложником в Орде. Поездка в Сарай оказалась успешной, Мамай подтвердил, что ярлык на Владимир принадлежит Москве.
С той поры Василько и Пронька потеряли покой и вовсе. Дмитрий Иванович жил в Сарае чуть не с полгода. Отроки часто видели, как он в сопровождении князя Андрея Ростовского, ближних бояр и княжеских дружинников проезжает из своего жилища в ханский дворец Аттука Таша. Московские воины в шлемах с высокими шишаками, в темных кафтанах на крепких, ухоженных конях настолько завладели воображением отроков, что ни о чем другом, кроме как о бегстве из ненавистного Сарая, они не могли думать.
В Орде проживало много русских невольников. Одних захватили во время набегов, другие попали в рабство за долги, третьих продавали сами же русские князья, угонявшие «вражеское» население при междоусобицах, были и такие, которых приводили новгородские разбойники-ушкуйники. Все они мечтали возвратиться на Русь, но это удавалось немногим. Иногда выкупали пленников князья, чтобы заселить свои пустующие земли, иногда — купцы. Но убежать и добраться до родной земли было делом почти невозможным. Надеяться на то, что их кто-то выкупит, отрокам не приходилось — случаи эти в последние годы были очень редкими. На побег они тоже не решались. И тогда Василько предложил Проньке вступить наемниками в ордынское войско, чтобы потом перебежать к своим. Наемничество в Орде водилось. Во время Батыева нашествия и сразу после него русских, как и другой покоренный люд, враги насильно заставляли служить в своих полчищах. Но теперь, спустя сто с лишним лет, это стало делом добровольным. Увы, Василько и Пронька были рабами, Салчей запросил за них столько, что вербовщики отказались…
Отрокам, однако, в конце концов повезло. Когда Василько и Сопрон стали, подобно отцу, умельцами в корабельном плотницком деле, Салчей взял их с собой в Булгары. Отправились туда на недавно построенном ими струге. Правители Булгар Асан и Меметхан, получив дозволение от Мамая, задумали сооружать в своем городе ладьи и струги. Но едва Салчей с корабелами приплыл в Булгары, город неожиданно осадили московские полки под началом воеводы князя Дмитрия Боброка-Волынца. Под стенами произошла битва, Асан и Меметхан были разгромлены, москвичи захватили город. Среди пленников, освобожденных из неволи, были Василько и Сопрон. Они утаили, что хорошо знают плотницкое и столярное ремесло. Годы полуголодного рабского существования ожесточили их, они жаждали отомстить за муки в Орде. Москва готовилась к схваткам с ордынцами, впереди была Куликовская битва. Парни умели ездить верхом (отроками Салчей часто посылал их в степь пасти свои стада), они отменно владели саблями и луками (пастухам нередко приходилось обороняться и от четвероногих, и от двуногих хищников), наконец, хорошо знали татарский язык. Вот и взяли обоих в великокняжью дружину…
В Тарусу Василько и Сопрон попали уже после Куликовской битвы. Вместе с московскими ратями и полками других русских земель против Мамая выступили дружина и ополчение тарусского князя Ивана Константиновича. Большая часть тарусцев погибла, сражаясь на Куликовом поле. Узнав, что Василько и Сопрон — тарусцы, сын павшего князя тарусского Константин уговорил великого князя Дмитрия Донского отпустить их на отчую землю.
Прошло почти двадцать лет с тех пор, как Василька и Сопрона угнали в Орду. За эти годы Таруса подвергалась набегам крымчаков и золотоордынцев, мор неоднократно опустошал тарусскую землю. На том месте, где стояли когда-то избы родителей Василька и Сопрона, воздвигли монастырь, огороженный высокой дубовой стеной. Ни монахи, ни жившие теперь вокруг обители монастырские трудники ничего не знали о судьбе матери Василька и его сестер, не нашел своих родителей и Сопрон. И все же они остались на Тарусчине, вступили в дружину нового тарусского князя Константина и пошли служить дозорными на порубежье…
Василько уже изрядно углубился в ночной лес, но продолжал ехать, почти на ощупь пробираясь между могучими дубами в густых зарослях подлеска. По мере того как порубежник удалялся от острога, он успокаивался, исчез страх, овладевший было им, что снова попадет в полон к татарам…
«Лишь Божья воля помогла спастись!» — обрадованно думал Василько, но его все больше разбирала усталость, туманилась голова, слипались веки.
«Надо остановитья и отдохнуть», — борясь со сном, думал он, и вдруг насторожился: ордынский конь под ним неожиданно всхрапнул, замотал головой. «Конь явно кого-то учуял!» — мелькнула догадка; остановил жеребца, прислушался.