Лихорадка в крови
Шрифт:
Он огляделся.
— По-моему, нам надо продолжать путь в том же направлении. На северо-запад. Тогда мы снова выедем к морю. А там видно будет.
Она вздохнула с облегчением:
— Значит, мы еще немного проедем вместе? Ты ведь не можешь повернуть назад и опять ехать через леса, где прячутся вольные стрелки!
— Да, этого мне хотелось бы избежать.
Нежно улыбнувшись Виллему, он приподнял ей подбородок, тыльной стороной руки погладил по щеке. Потом вскочил в седло, и Виллему последовала его
Они ехали весь день, беседуя о предметах, волновавших их обоих, и еще лучше узнавая друг друга. Пока оба оставались в седле, ни у одного из них не было искушения прикоснуться к другому.
Пейзаж постепенно изменился. Перед ними открылись низкие равнины Халланда. До сих пор им удавалось подавлять чувство голода. Однако оно все сильней и сильней давало знать о себе.
Они проезжали мимо редких, одиноко стоящих крестьянских усадеб, затем стали попадаться небольшие селения, ветряные мельницы.
— Вообще-то здесь очень красиво, — вздохнула Виллему. — Но мне так хочется есть, что не до красоты!
— Я тебя понимаю. К счастью, у меня есть еще немного денег, ведь ты спасла от разбойников мой вещевой мешок. Давай найдем какой-нибудь трактир!
— Господи, какое счастье! — обрадовалась Виллему.
Ехать до села, где имелся трактир, пришлось долго. Солнце уже клонилось к горизонту, однако вечер еще не наступил.
Пока Доминик стреноживал лошадей, Виллему молча наблюдала за ним. В ней опять разгорался пожар.
Доминик был без плаща, свободная куртка доставал только до бедер. В поясе она была перехвачена широким поясом с медными накладками. Узкие штаны подчеркивали сильные мужские формы. Сапоги доходили до колена.
Доминик был так красив и привлекателен, от него исходила такая чувственная сила, что у Виллему потемнело в глазах.
— Идем? — услыхала она и, смущенно открыв глаза, кивнула.
Пригнувшись в низких дверях, они вступили в шум и тесноту зала, где у них перехватило дыхание от чада. В зале было темновато, что, наверное, было к лучшему, поскольку Виллему сомневалась в опрятности за ведения.
Тучная хозяйка нашла для них свободный столик.
Виллему охватило чувство нереальности — она сидела в каком-то деревенском трактирчике в Халланде. Очень далеко от родного дома. И рядом с ней сидел Доминик. Как она сюда попала?
Ясно, что в этот трактир Виллему привело только ее неисправимое упрямство.
Она жадно поглощала обед, Доминик не отставал от нее, поэтому совесть у Виллему была чиста. Она считала, что они заслужили возможность хорошенько поесть.
Там, в этом полутемном, душном, набитом народом трактире, где они сидели за столиком друг против друга, Виллему с новой силой охватило желание. Она посмотрела на высокий чистый лоб Доминика, на его черные вьющиеся волосы, желтые кошачьи глаза, на его широкие плечи и грустно опустила голову.
— Что с тобой? — спросил Доминик.
— Все то же пламя, — почти беззвучно ответила Виллему. — Опять оно зажглось в моей крови. Теперь, когда мы с тобой убеждены, что не можем получить друг друга, во мне все бурлит, как в кипящем котле… Нет, мужество покинуло меня.
— Дело не в отсутствии мужества, — он с улыбкой взял ее за руку. — Дело в женской скромности.
— Это у меня-то скромность? — громко переспросила Виллему, и все повернулись на звук ее голоса. Она задумалась. — Может, ты и прав. Может, у меня все-таки есть чувство приличия.
— Конечно, есть! И я не знаю, что мне в тебе больше нравится, твое легкомыслие или твоя целомудренность.
Они давно кончили есть, но все еще сидели в трактире. Гул голосов не смущал их, напротив, им казалось, будто они спрятались в тихой пещере, открывшейся им посреди этого гомона.
У Виллему были налицо все признаки страсти. Она быстро провела языком по губам, чувствуя, как в них горячо бьется кровь, как по коже бегут мурашки, как ломит грудь. Не говоря уже об ощущениях в самых сокровенных местах ее тела…
Глаза Доминика неожиданно наполнились слезами.
— Что с тобой, любимый? — испуганно воскликнула она.
— Я больше так не могу, — прошептал он. Ей стало стыдно, и она понурила голову:
— Видишь, как тебе тяжело со мной, я доставляю тебе слишком много неудобств.
— Да нет же. Просто я не в силах расстаться с тобой. Не представляю себе, что буду делать без тебя. И моя душа, и тело рвутся к тебе, Виллему!
— О, Доминик, — жалобно прошептала она. — Давай уйдем отсюда! Нам нужно побыть вдвоем!
— Нет! Надо быть сильными. Мы должны подождать, пока нас не отпустит этот… этот, как ты его называешь, огонь или лихорадка, тогда мы снова сможем рассуждать трезво. — Доминик настолько крепко сжал ее руку, что чуть не сломал пальцы, его колени, прижатые к ее коленям, дрожали.
— Нельзя же сидеть здесь всю ночь. Может, тут пустят переночевать?
Он покачал головой, на верхней губе у него выступил пот.
— Нет, я уже спрашивал. Все комнаты заняты. К тому же нам следует продолжить путь, пока еще не совсем стемнело.
— Хорошо, — с усилием выговорила она. — Да мне здесь и не нравится.
— Мне тоже.
Виллему не могла заставить себя встретиться с ним глазами. Она смотрела на их сцепленные руки, но лишь, как в тумане, видела свой рукав с тонким узором кружева, которое мать плела по вечерам. Нарядное платье… Сшитое для поездки в Данию. Теперь оно было все в пятнах, голубой цвет сделался серым, подол порвался и висел бахромой.
Виллему казалась самой себе не менее потрепанной, чем этот подол.