Лик Архистратига
Шрифт:
— Выпей чашу мудрости, чужеземец, — повторил монах. — Выпей, не бойся, ибо мудрость очистит твоё тело, и ты поделишься крупицами своего знания с энергией Вселенной, дающей тебе право на существование.
Герман взял обеими руками потир, поднёс к губам. Запах у жидкости был чуть солоноватый, но в то же время отдающий тяжёлой сладостью. Монахи снова принялись читать мантру, и под стройное журчание их голосов Фирт выпил предложенную ему чашу. До дна.
Но, уже осушив полностью сосуд, он понял, что жидкость в потире была не простой и немец надсадно закашлялся. Ему пришлось выпить тёплую, казалось, только что нацеженную из живого тела кровь. Сознание сначала где-то восстало, чуть ли не возмутилось, но удушающая сила
Он видел сразу весь обширный грот сверху и себя самого, стоящего по одну сторону треугольного жертвенника. По другую всё так же стоял жрец, вручивший ему потир. Монахи выстроились вокруг алтаря в два круга. Те, что находились поближе, создавая внутренний круг, взялись за руки, и пошли хороводом вокруг центра по часовой стрелке. То же самое сделали монахи внешнего круга, только двигались они, бормоча мантры, против часовой стрелки.
Потом часть стены с восточной стороны пещерного грота, украшенная затейливым графически узорным орнаментом, отъехала в сторону, обнажив ещё одну маленькую потаённую пещеру. Паломнику предложили туда войти. Фирт послушно выполнил просьбу, потому как ещё находился под обуревающим давлением выпитой крови. Стена за ним тут же закрылась, и паломник оказался в сравнительно небольшом безвоздушном пространстве. Но это ещё полбеды: в каменном мешке совсем не было света и пещерная темнота тут же свалилась на немца многообещающими пытками, о которых воспалённое сознание тут же вспомнило и услужливо предоставило ко вниманию.
Герман Фирт, занимаясь в «Аненэрбе» психотропным зомбированием, мистическими решениями проблем, мистериями, жертвоприношениями и налаживанием связей с потусторонним миром, не раз слышал и знакомился с документами об индийских обрядах, после которых мало кто из участников оставался в живых.
Темнота действительно начала душить находящегося в пещере паломника.
Немец не знал, что с ним, почему появился страшный воздушный спазм, будто кто-то на горло накинул верёвку и скоро язык вывалится наружу, как у настоящих висельников.
К счастью, спазматическое состояние скоро кончилось, и немец некоторое время сидел на полу пещеры, не в силах пошевелиться. Во время удушья он непроизвольно рванул ворот вельветовой рубашки, и та послушно разорвалась, теряя на ходу пуговицы. Теперь же Фирт наоборот запахнулся, застегнул все застёжки надетой на плечи штормовки, но холод не отступал. Сознанье начало понемногу гаснуть, но на прощанье опять подкинуло воспоминание о мистерии испытания холодом.
Совсем недавно уехавший из России Николай Рерих, поселившийся где-то здесь, удостоился узреть обнажённого жреца, сидящего на вершине горы в центре обледеневшей вершины. Но лёд не вынес человеческой энергии и растаял. А вокруг сидящего в позе монаха виднелась свежерастаявшая почва с пожухлой выцветшей травой. Может, Герману тоже необходимо было показать монахам, да и самому себе способность невозмутимо переносить мороз?
Но откуда-то сбоку к путешественнику стала подбираться теплота. Нет, ничего горячего и непереносимого не было. А ровная летняя температура тёплого воздуха, когда человек нежится на пляже под ласковым солнышком, вот уже стал слышен прибой и лёгкий утренний бриз, пахнущий морем и почему-то душистым розмарином…
— Стоп!! — скомандовал сам себе Герман. — Надо же! Выдумали собаки!
Но никто ничего не выдумывал. Просто накатившая волна холода, укрытая пещерным мраком, принялась укачивать сознанье, призывая его к вечному сну на тёплом морском побережье. Этого допускать не следовало. Путешественник принялся прыгать, приседать, даже попытался ходить кругами по крохотной пещерной каморке, только расстояния, к сожалению, не хватало.
Вдруг сверху донеслось какое-то шипение, сопровождаемое скрипением, как будто тысячи маленьких молоточков ударяли где-то по металлическому листу. Фирт непроизвольно поднял руку, и пальцы ощутили низкий потолок пещеры.
Холод куда-то быстро испарился, но на смену ему пришёл двигающийся, медленно опускающийся потолок. Немец ко многому был готов, но только не быть раздавленным заживо!
Каменный потолок медленно и неуклонно опускался. Хотя в пещерной тюрьме темнота щадила от созерцания опускающегося потолка, но это чувствовалось и без обозримости в этой прессе-давильне. Фирт уже присел на корточки, потом лёг на пол, лихорадочно соображая: зачем же монахи пустили паломников в обитель, если приходится переносить такую психотропную атаку. А, может, именно для этого и пустили? Ведь отсюда никто пока не возвращался живым!
Но, когда Герман действительно был уже готов к самому худшему, когда уже сквозь осипшее горло вырывался сдавленный хрип, потолок вдруг остановился. Более того, он стал возвращаться на своё прежнее место. И тут из уст Фирта вырвались такие рулады рунического немецкого мата, что многие русские позавидовали бы немцу, сочинившему под давлением психики неповторимые матюгальные трели с поминанием Крестителя и его заместителя.
Дверь камеры беззвучно отъехала в сторону. За ней в том же помещении стоял тот же монах с таким же бронзовым потиром. На бесстрастном лице его вдруг засветилась слабая приветливая улыбка. Герман даже не поверил своим глазам. Сначала казалось, тибетские служители неизвестно какого бога вовсе не умеют улыбаться. Но этот монашек снова улыбнулся и протянул немцу потир:
— Прими и выпей, ты заслужил.
— Опять кровь? — дрожащим голосом спросил Фирт.
— Кровь виноградных лоз, — отвечал монах. — Она после познания одиночества согреет тебя.
— Так что это за мистерия такая? — Герман кивнул головой назад, в сторону пещерной камеры. — Это познание одиночества в тёмной одиночке? Сколько же вы там меня держали?
— Ровно сутки, — ответил монах. — Именно за эти сутки тело твоё до конца очистилось и ты готов к посвящению.
— Ещё посвящение будет?! — ахнул Фирт. — Не слишком ли много вы для гостей угощений держите?
— Каждому — своё, — отрезал монах. — Мы в гости вас не звали. А незваный гость хуже подлого шакала.
На это путешественнику просто нечего было ответить.
Священнослужитель замолчал, ожидая пока гость опорожнит кубок. Тот, осушив чашу, по-арийски крякнул, помотал головой, плечами и задницей, наподобие собаки, стряхивающей с шубы капли воды и налипшей жидкой грязи.
— Итак, что у нас на повестке дня? — осведомился Фирт.
Монах, не говоря не слова, сделал жест рукой и, не спеша, оправился по подземному коридору, держа в руках керосиновый светильник, хоть в кольцах, вбитых в стены, по всему подземному переходу были развешены факелы.
Коридор вывел их ещё в один грот, также освещённый, как и предыдущий.
Поэтому прямо посредине пещеры на высоком отёсанном постаменте из белого кварца с тысячами змеящихся прожилок стояли в ряд несколько чёрных саркофагов из настоящего вулканического обсидиана, отполированного до зеркального блеска.
Если это было подземное кладбище, то в самом посещении такого места таился какой-то сакраментальный смысл, потому что экскурсия по кладбищу никогда не бывает однозначной. Впрочем, те испытания, что вкусил Герман Фирт за прошедшие сутки, отбили у него напрочь охоту чему-либо удивляться. Тем не менее, он с некоторым интересом посмотрел на огромных размеров каменные усыпальницы.