Лик Черной Пальмиры
Шрифт:
Минут пять ушло на общее шевеление; потом столик был успешно сервирован, телевизор неслышно зафонил обычной бестолковой рекламой. Лайк курил и наигрывал, иногда сваливаясь в басовые синкопированные проигрыши, а свободной рукой в эти моменты тянулся к стакану, цинично поставленному прямо на рояль. Остальные разместились кто в креслах, кто на принесенных пуфиках, а Швед так вообще на полу, подстелив под бок пушистый коврик.
Потом Лайк вдруг неожиданно оборвал этюд на полуноте и крутнулся на табурете, поворачиваясь к команде лицом.
– Ну что, Иные? У кого какие мысли будут? Как нам этих питерцев осатанелых уму-разуму учить?
– Для
– Да найти-то их как раз не проблема, – с ленцой сказал Ираклий. – Следов они оставляют уйму, по записям видно. В сумраке такая цветомузыка пропечатывается – что ой. Я думаю, нужно определиться тактически. Щелкать их поодиночке или подловить всех скопом и устроить… Варфоломеевскую ночь.
– Поодиночке – долго, – отрезал Лайк. – Инквизиция ждать не намерена. Да и Светлые… настроены нехорошо. Я даже больше скажу: Артур нам, в сущности, доверил отстоять баланс сил в России – Украине – Белоруссии. Не справимся – Светлые получат кучу привилегий, смогут совершить массу воздействий самых высоких уровней, а это сами знаете чем чревато. Москвичи только-только из ямы выбрались после истории с той волшебницей и ее гипотетическим дитятком – и на тебе опять… Так что хотим не хотим, а действовать будем быстро. И решительно. Передавим их как клопов – и все дела.
– В каком смысле – передавим? – уточнил Симонов, поправляя сползшие с переносицы очки.
– В прямом. Поймали – развоплотили. Поймали – развоплотили.
– А Инквизиция разве не собирается их судить? – искренне удивился Ефим.
– Инквизиция судит только тех, кто формально поддерживает Договор, а на деле нарушает его. Тех же, кто Договор с самого начала отвергает, Инквизиция ликвидирует. В данном случае нашими руками.
Лайк, как всегда, был немногословен и безжалостно точен в формулировках.
– Значит, – меланхолично заметил Ираклий, – нужно сразу ехать к месту их шабашей, выждать ближайший и всех успокоить. Потом прошерстить Питер и окрестности на предмет уцелевших – думаю, по ауре мы их быстро вычислим, эта публика не умеет затаиваться. Потом контрольное ожидание – и привет. Конец делу.
– Черные устраивали свои шабаши в Разливе, – начал было Лайк, но его развязно перебил Симонов:
– Часом, не у Ленина в шалаше?
– Нет, – ответил Лайк невозмутимо. – Но довольно близко. Кстати, чтоб ты знал: пресловутый шалаш стоит в мертвой точке. Магия там почти не действует. Кто-то с умом ставил.
– А что ты имел в виду, когда говорил, что к нам пожалует кто-то из Светлых? – поинтересовался Арик.
– Да то и имел. Кто-нибудь обязательно явится. Причем из верхушки. Наставить и вразумить. Ну и заодно нас прощупать, не вынашиваем ли мы коварных планов.
Рублев фыркнул в чашку:
– Можно подумать, мы посвятим их в свои планы.
Лайк искривил уголки рта:
– Светлые любят считать себя очень хитрыми, осторожными и предусмотрительными. И не нужно разуверять их. Кроме того, может пожаловать Инквизиция. Как-никак у нас официальная миссия под тройным патронажем, такое не каждый день случается. Так что всем молчать с умным видом, а говорить мы с Ираклием будем. Понятно? Дополнительных щитов не ставить. И… не выделываться, ясно? Даже если пожалует кто-нибудь слабый. Сейчас главное – никаких конфликтов.
– Да понятно, понятно, – пробурчал Симонов. – Что ты нас, как детей, наставляешь?
– А вы дети и есть, – холодно ответил Лайк. – Причем не шибко послушные. Ладно, Арик, что ты там навыбирал? Наливай.
Все оживились. Звякнула посуда, вилки потянулись к нарезанным закускам. Швед наконец справился с хитроумными запорами, со второго захода, и в комнату ворвалось ночное лето, более теплое, чем кондиционированный воздух квартиры, напоенное запахами большого города и пропитанное звуками дома у реки. Еле слышно плескала вода о набережную; звук доносился даже на десятый этаж. Где-то выше лаял на балконе пес. А еще по соседству знакомо бухала бас-гитара: бархатисто, мощно. Лайк и Швед тотчас навострили уши.
Потом бас ненадолго смолк, но буквально через несколько секунд раздался характерный счет ритм-автомата и заиграл явный сэмпл. А бас вплелся в него, заслонив скупые машинные квадраты. И зазвучала песня, совершенно незнакомая. Нечто откровенно панковское, эпатирующее – с разухабистой мелодией, нарочито дешевеньким звучанием и намеренно плохо зарифмованное, но вместе с тем довольно забавное:
Разбился об стену —Мозгами хлюпни,И кости в канаву —Кричи не кричи.Вы труп не видали:Глаза на стекле,Рука на педали,Нога на руле.Кошмар в извращенном аду!На втором плане кто-то азартно помогал вокалисту совершенно не имеющими отношения к тексту возгласами, далеко не всегда членораздельными:
Водил он машинуВ различных краях,Теперь вот и шины,И жизнь потерял.В больнице распялиВрачи на столе…И все же собрали,Но монстра уже.О ужас в извращенном аду!– Во дают! – заценил Ефим. – Панкуха конкретная! Зашибись!
Меж тем неведомые музыканты продолжали историю зомбического шофера:
Он сел за баранку,Андроид такой,И сразу на гонку —Как будто живой.Машины сбивая,Летел, как стрела,И скорость убилаЕго тормоза.Кошмар в извращенном аду!Хотел разогнатьсяЕще он быстрей,Но поршень сломался —Спасайся скорей!В натуре, ужасенБыл путь тормозной:Его завершалиСосна за сосной!Его завершали сосна за сосной!