Лик над пропастью
Шрифт:
— Я знаю, Варвара, что до пяти пополудни покой в этом доме нарушать нельзя. Знаю. Но, поверьте, на этот раз дело приняло исключительно важный оборот. Вы даже представить себе не можете, насколько все серьезно. И он не преминет меня выслушать.
Горничная еще не успела открыть рот, как появилась хозяйка.
— Николай Петрович?
— Позвольте приветствовать вас, Вероника Альбертовна! Бесконечно рад встрече! А не разрешите ли вы мне потревожить вашего супруга?
— Конечно. Я уверена, что ради вас он с удовольствием прервет скучное занятие. Только не могли бы вы пояснить, о каких серьезных обстоятельствах вы только что говорили? Уж не имеете ли вы в виду дело по убийству Тер-Погосяна?
Понимая, что своим откровением он уже оказал приятелю медвежью услугу, медикус пошел на попятную:
— Чего не выдумаешь, чтобы увидеться с другом! Вы уж не обессудьте, я, собственно, хотел переговорить с ним насчет охоты. Что для простого человека обман, то для охотника — фантазия. Давно не помню такого ласкового и сухого сентября…
Скрипнула дверь кабинета. На пороге возник хозяин дома.
— Николай Петрович?
— А я к вам, Клим Пантелеевич, примете?
— Что за вопрос? С удовольствием угощу вас вишневой наливкой. Вероника Альбертовна, как вы знаете, готовит ее по рецепту своей матушки.
Войдя в кабинет, Ардашев подошел к высокому шкафу из красного дерева, открыл резную дверцу, достал хрустальный графин и наполнил две рюмки. Почти сразу же появилась горничная с подносом, на котором стояла сырная тарелка.
— Тут вот какое дело, Клим Пантелеевич, — проваливаясь в кресло, начал Нижегородцев. — Пошли мы сегодня с женой в Троицкую церковь…
— Позвольте, но вы же всегда посещали Андреевский храм?
— Да. Но с тех пор, как в Троицкой запел хор Карамышева, многие стали наведываться именно туда. Вот и Ангелина Тихоновна заегозила — хочу сходить на Карамышева.
— Я что-то такое слышал. Уж не он ли дирижирует, стоя к публике лицом, а к алтарю и хору задом?
— Он и есть. Сердцеед. Любимец престарелых девиц и утешитель вдов. Безуспешно фабрит рыжие усы. Ну, да бог с ним. Дело не в нем. По окончании службы я столкнулся с коллегой, который уже год как работает прозектором в больнице Приказа общественного призрения. Он сказал мне, что вчера произвел вскрытие Маевского, который, как известно, наложил на себя руки. Но вот что интересно: на самом деле он был отравлен. Все признаки налицо: мозговые оболочки, легкие и слизистая желудка отечны, почки наполнены кровью. Содержимое желудка имело запах горького миндаля.
— Стало быть, мои подозрения подтвердились.
— Так вы знали об этом?
— Я был на месте происшествия. У жертвы была большая потеря венозной крови. Цианид, как вы знаете, препятствует свертываемости. Стало быть, его опоили ядом.
— Ах да, верно. Как это я сразу не догадался? И что вы думаете по этому поводу?
— Пока не знаю. Водоворот преступлений крутится вокруг нас. Преступник отправляет на тот свет уже второго участника той самой карточной игры.
— А вы не допускаете, что это простое совпадение?
— Всякое может случиться. И такой вариант нельзя исключить. — Присяжный поверенный пригубил рюмку, наколол вилкой белоснежный сыр и осведомился: — Ну как вам наливочка, закуска?
— Восхитительно. Вы — истинный гурман.
— Спасибо, для меня такая похвала что бальзам на душу. Приятная еда и напитки — одна из главных радостей жизни. Давно замечаю, что люди постепенно начинают утрачивать культуру питания. Смотришь, иной раз даже в ресторации могут подать несовместимые по вкусовым качествам блюда. А между тем вкусовые рецепторы — друзья капризные. С ними надо вести себя очень осторожно. Ведь сигнал от них регулирует выделение желудочного сока. Вот, к слову, возьмите сыр. Даже его маленький кусочек усиливает аромат вина. А если он еще и солоноватый, то придаст сладкой наливке особую пикантность. Люблю, признаться, чувствовать вкус на контрастах.
Адвокат помолчал немного, а потом спросил:
— Ну, и что нового в городе?
— Сногсшибательных новостей всего две: поручик Неверов в открытую разъезжает в ландо с законной женой Тер-Погосяна. Даже, говорят, чуть не вызвал на дуэль одного статского, который на людях окрестил ее «развеселой вдовушкой»; а вторая — Кампус собрался жениться. Свадьба через две недели.
— И кто же эта счастливая избранница?
— Дочь отставного генерала Никольского. Окончила Бестужевские курсы. Преподает в женской гимназии. Красавица. И как это он сумел добиться ее руки — ума не приложу. Ведь и жених у нее был — письмоводитель Окружной дворянской опеки коллежский секретарь Терентий Апостолов. Всей собственности у него — шляпа-панама, желтый летний костюм да закрученные бубликом усы. Про таких субъектов говорят, что их штаны имеют двойное назначение: днем — панталоны, а ночью служат занавесками. Но в дом к Никольским он хаживал частенько, букетики копеечные раздаривал. Только зря: Кампус все равно невесту отбил. Теперь, сказывают, Терентий службу забросил и уже третий день пьет мертвую. Такие вот провинциальные страсти, вернее — страстишки.
Ардашев поднялся с кресла, открыл выдвижной ящик стола и, вынув оттуда наган, протянул доктору:
— Возвращаю, Николай Петрович. Со всей ответственностью заявляю, что ни одна живая душа не пострадала. Благодарю.
— Вот и славно, вот и хорошо, — убирая револьвер во внутренний карман пиджака, обрадованно закивал Нижегородцев. Но оружие там не помещалось. Тогда он встал и попытался сунуть его в боковой карман, но и оттуда предательски высовывалась рукоятка.
— Оставьте револьвер на столе, а когда будете уходить — заткнете за пояс.
— Пожалуй, вы правы. Кстати, а может, и впрямь поохотимся? Как вы?
— Хорошее дело. Меня Фон-Нотбек приглашал на днях. У него за городом дача. Хотите — отправимся вместе.
— Неплохо бы, право.
Не успел доктор договорить фразу, как в дверь постучали и на пороге возникла горничная. На ее подносе лежал конверт с епархиальным оттиском.
— Простите за беспокойство, Клим Пантелеевич, келейник владыки просил вам передать, — сказала она и удалилась.
Адвокат взял со стола канцелярский нож из китового уса, вскрыл корреспонденцию и пробежал глазами по строчкам.
— Чудны дела твои! Его Высокопреосвященство хочет встретиться со мной завтра в десять. К чему бы это?
— Вот уж действительно приглашеньице! Ну, не буду вас задерживать. Пойду. Надеялся, что сообщу вам новость, а получается — опоздал. Простите, что испортил отдых. Не обессудьте.
Провожая гостя и машинально отвечая на любезности, присяжный поверенный все никак не мог отделаться от одной навязчивой мысли, которая вот уже второй день преследовала его, словно собственная тень: чьи инициалы означали те три прописные буквы, найденные в зале Маевского на скомканном листе бумаги?