Лика. Повелительница демонов
Шрифт:
Сейчас все было по-иному. Сейчас это было нечто могущественное и жестокое, древнее, как мир, как земля, как гроза.
Лика испугалась. Будь она более опытной, она не смогла бы устоять перед этим призывом. От волнения у нее подкашивались ноги, но она нашла в себе силы и отпрянула от Николая, как лань при виде охотника. И то невидимое, что ждало ее, и сдерживаемая страсть Николая вызывали в ней чувство страха.
— Николай, не смотри так на меня, — пробормотала она, пытаясь придать своему голосу твердость. — Я хочу тебе сказать…
— Я знаю, что ты хочешь мне сказать, — глухо прервал он ее. — Я читаю это в твоих глазах, в том, как ты сейчас вскинула голову. Ты — мадемуазель Сансе, а я — слуга… И теперь мы уже не можем даже открыто смотреть друг другу в лицо. Я должен стоять перед тобой с опущенной головой! «Будет исполнено, мадемуазель, слушаю-с, мадемуазель…» Ты глядишь на меня, не видя. Словно я бревно какое-то, ведь на собаку и то обращают больше внимания. Некоторые маркизы в своих замках заставляют лакеев мыть себя, потому что лакей — не мужчина, перед ним можно показаться и голой. Да, лакей не человек — он вещь, которая служит вам. Теперь и ты будешь обращаться со мной так же?
— Замолчи, Николй!
— Хорошо, я замолчу…
Он стиснул зубы и тяжело дышал, словно больное животное.
— Я замолчу… Но прежде я должен сказать тебе кое-что, — начал он снова.
— Мне никто не нужен, кроме тебя. Я это понял, когда ты уехала. Я тогда несколько дней ходил сам не свой. Это правда, я лентяй, бегаю за девками, мне противно возиться с землей и свицом. Я и сам не знаю, чего хочу. Раньше мое место было подле тебя. Теперь ты вернулась, и я не могу больше ждать, я должен знать — по-прежнему ли ты моя или я тебя потерял. Да, я дерзкий, бесстыжий. Но если бы ты только захотела, ты бы стала моей, вот здесь, на мху, в этой роще, в нашей роще, на земле, которая, как и раньше, принадлежит нам, только нам с тобой! — прокричал он.
— Ты бредишь, бедный мой Николай, — ласково сказала Лика.
— Только не жалей меня! — воскликнул Николай, и, несмотря на его загар, видно было как он побледнел.
Лика тряхнула своими длинными волосами, которые, как прежде, свободно спадали ей на плечи. Ее охватил гнев.
— А как же ты хочешь, чтобы я с тобой разговаривала? — спросила она, тоже переходя на местное наречие. — Нравится мне это или нет, но я больше не имею права слушать любовные признания бездельника. Я скоро выйду замуж за графа Стима.
— За графа Стима! — потрясенный, повторил Никола.
Он отступил на несколько шагов и молча посмотрел на нее.
— Значит, у нас говорили правду!.. — еле слышно прошептал он. — Граф Стим. Вы!.. Вы! Вы выйдете замуж за этого человека?
— Да.
Она не желала его расспрашивать, она сказала «да», и этого достаточно. Она на все отвечала бы сейчас «да», не задумываясь, только одно «да»!
Лика пошла по тропинке к дороге, нервно сбивая хлыстом нежные побеги на кустах, которые росли на обочине.
— Николай… скажи, ты его знаешь?
Он вскинул на нее глаза, и в них загорелась злая насмешка.
— Да… Я его видел… Он много раз бывал в наших краях. Он так уродлив, что, когда едет на своем черном байке, девушки разбегаются. Он, как дьявол, хром и такой же злой… Говорят, в своем замке в Тулузе он завлекает женщин всякими зельями и какими-то странными песнями… И те, кто попадается на его удочку, либо вовсе исчезают, либо сходят потом с ума. О, у вас будет прекрасный супруг, мадемуазель де Сансе!..
— Ты говоришь, он хромой? — переспросила Лика, чувствуя, как у нее холодеют руки.
— Да, хромой! Хромой! Спросите кого хотите, и вам ответят: Великий лангедокский хромой!
Он расхохотался и, пошёл, нарочито хромая
Лика мчалась сквозь кусты боярышника, пытаясь убежать от насмешливого голоса, который повторял: «Хромой! Хромой!»
***
Едва она вошла во дворец замка Монтелу, как на старом подъемном мосту показался человек на байке. По его потному, запыленному лицу и штанам с нашитой сзади кожей сразу было видно, что это гонец.
Сначала никто не понял, о чем он спрашивает, такой у него был необычный акцент, и потребовалось время, чтобы догадаться, что он говорит.
Гонец вынул из маленькой железной коробочки письмо и вручил его барону Арману де Сансе, который поспешил ему навстречу.
— Боже мой, маркиз Андижос приезжает завтра! — в сильном волнении воскликнул барон.
— А это еще кто такой? — спросила Лика.
— Друг графа. Маркиз должен на тебе жениться…
— Вот как, и он тоже?
— …по доверенности, Лика. Граф Стим посылает лучшего своего друга, чтобы он представлял его на первой брачной церемонии, которая состоится здесь, в Лунасити. Второе церковное благословение будет дано в замке Милославских на Замле. Лика, ты — уроженка Луны, граф Стим — землянин по происхождению. Таковы традиции. На этой церемонии — увы— твоя семья не сможет присутствовать. Маркиз Андижос будет сопровождать тебя до самого замка графа. Земляне — народ быстрый. Я знал, что они выехали, но не ожидал их здесь так скоро.
— Как я вижу, у меня было не слишком-то много времени на раздумье, — с горечью заметила Лика…
На следующий день около полудня двор наполнился дизельными выхлопами, рёвом двигателей и звонкими криками.
Маркиз Андижос, жгучий брюнет с торчащими пиками усов и горящими глазами, в двухцветных желто-оранжевых рингравах, которые искусно скрывали полноту этого весельчака и кутилы, представил барону приехавших вместе с ним графа Доржерака и юного барона Сербала — на предстоящем бракосочетании они должны были выступать в роли свидетелей.
Приехавших пригласили в гостиную, где Сансе выставили на столы все, что было у них лучшего.
Гости умирали от жажды. Но несмотря на это, маркиз Андижос, отхлебнув глоток тростникового вина, отвернулся и, метко сплюнув прямо на плитки пола, сказал:
— Клянусь святым Поленом, барон, вино обдирает мне язык! Оно до того кислое, что у меня на зубах заскрипело. Эй, холопы, тащите бочки!
Его простота и чистосердечие, певучая речь и даже исходивший от него запах чеснока не только не вызвали неприязни у барона Сансе, но привели в полный восторг.