Лики памяти
Шрифт:
Экстаз доносить до чужого сознания то, что до безумия люблю, что застилает для меня весь остальной скучный мир повседневной суеты и каких-то остатков, выжимок из людей, которые вроде бы и чувствуют, вроде бы не злы, но тем не менее не те. Которые окружают повсюду и колют необдуманными фразами. Что они вообще думают, игнорируя то, что действительно ценно, огромная загадка, которую даже распечатывать неинтересно.
Абстрагируясь, Никита любит людей, что для меня недостижимо. Я утопаю в одиночестве, он веселится с друзьями, а результат один. Разными путями мы приходим к одному. Но порой мелькает между нами что-то… недосказанное. Как будто кровь другой группы сворачивается
9
Я пытаюсь отогнать нескончаемый страх за будущее по мере приближения выпуска… Страх, здорово портящий мне настроение по вечерам, когда я остаюсь наедине со своей жизнью и осознаю, как она хороша. И от лени особенно не заморачиваюсь над вездесущими проблемами. Выпускной в школе стал избавлением, выпускной в универе – приближающейся катастрофой. Так в кайф мне было это ощущение значительности оттого, что я выхожу из инста, у меня есть жизнь, занятия… Я стою чего-то, у меня есть будущее. Может, это просто самообман, но я так и не научилась мыслить по-взрослому, постоянно пребывая где-то рядом, но за пленкой-гранью. В период написания диплома у меня было достаточно сил и времени, чтобы утром попрыгать на кафедре, потаскать пробирки, возможно, даже отогнать спирт или замешать питательную среду, повосхищаться видом из окон, поскучать, перекусить в столовой с подругой и до наступления истинной усталости убраться восвояси, пустившись бродить по городу или пригороду.
Весной… Весной все иначе. Жизнь зависит не от объективных обстоятельств, а в большей степени от восприятия их. Порой утром мне кажется, что я жалкое ничтожество без будущего, без проблесков, обреченное на бессмысленное волочение ног на протяжении ближайших лет шестидесяти.
Дома с его до нервоза обустроенным бытом, когда я приходила в неистовство, видя водяное пятно от кружки на столе (разумеется, от обилия свободного времени), меня ждала неуловимая прелесть вещей, образа жизни. Окружения, которое я создала себе в квартире, доставшейся в наследство. Том Ахмадулиной на столе, а на диване небрежно раскинутая пестрая юбка. Это едва ли в полной мере характеризует меня, но все же привлекательно, по-девичьи прелестно, что мне особенно дорого, потому что женщиной я быть училась, как и всему, что из себя представляю. "Женщиной не рождаются – женщиной становятся", – говорила великая Симона. Мы сами делаем себя в любом случае, до самой смерти, каждый день. И деградацию производим сами. Потому что работа мозга непрерывна, часто безотчетна. Даже последний обыватель читает или смотрит что-то совершенно отупляющее и никчемное, не задумываясь, что крадет у себя последние крупицы просветления.
Ветерок в окне, забирающийся в мои шуршащие волосы. И мелодичные аккорды HIM, внушающие мне беспредельное чувство жизни и растворение пополам со светом…
То, что на поверхности – мода, бытовые разговоры, лекции, скука, машинальные дела вроде стояния в очередях и драяния полов монотонно уходит, не цепляясь за память, потому что относится к категории жизненного мусора, который никоим образом не способен приподнять, вынести на свет. Напротив, он тянет вниз и засасывает. От людей, пропагандирующих этот приземленный материализм, надо шарахаться, а не водить знакомства. Потому что они отнимают не только время, но и высасывают душу, забивают ее, паразитируют на ней.
Я рождена быть сторонним наблюдателем, который из своей тишины ревностно подмечает каждую мелочь. Мне претит быть в центре чуждого внимания потому, что это предполагает волей-неволей выслушивать мнения людей, которые звучат тише, чем трава под ногами. От травы есть польза – она перерабатывает энергию Солнца в фотосинтез, радует глаз своей заводной зеленью.
10
Никита, вновь оторвавшись от дневника, ставшего увлекательным путешествием в прошлое, раскрывающееся с иной, ирреальной стороны, невольно усмехнулся, как разителен был контраст от встреч с Элей и Инной.
Инна сразу зажгла, разгорелась сама, пробудила то, о чем принято говорить лишь намеками. Эля по сравнению с Инной казалась просто приятной девочкой, свободно одетой, с яркими кусками порезанных волос. Может, Инну бы и хватило на меньшее время, но запал был куда ярче.
– Если про девушку можно сказать только, что она симпатичная – она проиграла, – припомнились слова Эли.
Больше всего в девушках он любил пальцы. В меру длинные, припухлые, с ухоженными не длинными ногтями… Наращенные когти отвращали от их носительницы с неумолимой силой.
Бывало, девушки попадались хорошенькие, но в них не было определяющего – образа, духа, они собирались лишь чредой разрозненных деталей. Никита смеялся над теми, кто говорил, что внешность второстепенна – так судили лишь те, кто не умел читать неуловимые, но с головой выдающие детали, жесты, взгляды, поджимания рта.
Когда-то детали их встречи были очень важны, периодически всплывали в памяти, но уже без драгоценных подробностей – ощущений, воспоминаний о полуулыбках и запахе в аудитории. Пару раз он видел Инну участвующей в никчемных университетских олимпиадах и концертах, где сам не прочь был спеть, когда разрешали. За продуманностью Инны проглядывала поверхностная непринужденность. Несмотря на колотящееся сердце, продолжал строить из себя Казанову, подпитываясь взаимностью. Вспоминать все это теперь было досадно.
Когда Никита выдумал ее образ, помноженный на интенсивность новизны Инны, образ этот редко бывал так же живуч и многогранен, как человек рядом с бесчисленным множеством преломлений. На отражение цельной личности не хватало фантазии.
Тем больше обескуражило запинающиеся чириканье, произнесенное в укромном местечке городского парка:
– Ты, наверное, меня убьешь.
Ее глаза, прежде такие искрометные, почудились ему пустоватыми. Из Инны как-то разом ушла сердечность, которая парализовала его в первые их встречи. Может, он неверно все истолковал, Никита ведь знал, что люди слишком часто ошибаются, чтобы верить даже себе, так все размыто в мире интерпретаций. Здесь не требуется даже лгать, достаточно рассказать одну историю с трех разных точек зрения.
Все пошло крахом. Первый, казалось, по-настоящему многообещающий роман. Поначалу скорая свадьба Инны с состоятельным, но нелюбимым мужчиной старше нее, подобранным родителями, не показалась Никите катастрофой. В силу неопытности он не умел или не хотел заползти вглубь событий и продолжал встречаться с Инной.
– Я не могу отказаться, – страдальчески отвечала она на его закономерные вопросы, – родители уже заплатили за свадьбу.
– А как же мы?
– С нами ничего не случится.
– Ты вроде собралась жить с другим.
– Он ничего не узнает.
Никита шел домой и тихо негодовал. Его она хотела использовать как игрушку, мужа как мешок с деньгами, а сама при этом продолжала казаться самой себе воздушной. Сперва он отнесся к ее жениху как к тирану, который женится на девушке чуть ли не против ее воли. Теперь понял, как подло вел себя. Как бы он чувствовал себя на месте этого человека? Который состоялся и хотел теперь создать семью… Вполне естественное желание.