Лики Срединного царства. Занимательные и познавательные сюжеты средневековой истории Китая

Бокщанин Алексей Анатольевич

Майская ночь 1688 года накрыла собой Пурпурный Запретный город. Затихла жизнь и во дворце Янсинь-дянь — личных покоях императора Сюанье. Евнухи переодели богдохана ко сну, раскрыли широкую постель, раздвинули полог и приглушили свет в большом напольном шестигранном фонаре. Поклонившись владыке в пояс и пятясь задом, они исчезли за дверью. Монарх остался один, но сон не шел к нему. Что-то мешало. Что-то еще раньше засело в мозгу, но что Сюанье не мог вспомнить. Сегодня весь день он то диктовал, то правил, то обсуждал с сановниками наказ послам. Те отправлялись на переговоры с русскими на Амуре — реке Черного дракона. С 1652 года здесь с перерывами шли военные действия. Вспомнил! Днем в списке посольства он наткнулся на фамилию чиновника-маньчжура Аюси! Знакомая фамилия! Но где же он ее встречал? Сюанье машинально повернул голову к маленькому столику

в углу спальни. Там в большом «драконовом» ларце, разделенном на секции, рядами стояли нефритовые жетоны-таблички с фамилиями и именами его наложниц. Ну конечно же! Именно здесь, на одной из табличек выгравирована фамилия Аюси! Это дочь того чиновника из Палаты по делам стран-данников (Лифаньюань). Богдохан нашел ее жетон. Вот она, Аюси! Родом из «Синего знамени». «Драгоценный человек» (гуйжэнь), то есть имеет пятый, низший ранг наложницы. Сюанье не «осчастливил» ее, даже ни разу не видал после «дворцовых смотрин». Интересно, какова она на любовном ложе? Богдохан ударил в настольный гонг и молча протянул табличку вошедшему евнуху. Тот с поклоном исчез за дверью. Значит, скоро эта наложница будет здесь! Сюанье усмехнулся: он до мелочей знал, что сейчас произойдет за стенами его спальни. Вот его «ближний» евнух вручает «драгоценную бирку» главному управляющему Палаты важных дел, а тот передает ее своему подчиненному — силачу евнуху.

Далее все шло по строго заведенному порядку. Порученец находил нужную женщину и показывал ей табличку со словами: «Приказ такой-то наложнице!» Та опускалась на колени и с поклоном принимала знак монаршего благоволения. Служанки уводили ее в спальню, раздевали донага и умащивали благовониями. Она так и оставалась стоять раздетой, дабы ей не удалось прихватить с собой кинжал или нож: одного из императоров пытались убить таким образом. Затем приглашали в спальню здоровенного евнуха-посланца. Тот закутывал красавицу в особое покрывало из пуха цапли — птицы, которая умела ловить змей и потому символизировала защиту от всякого коварства. После чего евнух сажал наложницу к себе на плечи и нес во дворец, где Сын Неба уже ждал ее в своей опочивальне. Евнух снимал с женщины накидку и удалялся, а она сразу же проскальзывала под одеяло к Августейшему господину. Пока эта парочка предавалась наслаждениям, главный управляющий Палаты важных дел и евнух находились в соседнем помещении.

По правилам цинского двора Сын Неба не мог оставить у себя наложницу надолго, а тем более до утра. Когда истекал положенный срок, главный управляющий громко произносил: «Время пришло!» Если богдохан не отзывался, напоминание повторялось во второй, а чуть позже и в третий раз. Тогда монарх уже непременно должен был откликнуться. Двое ожидавших входили в спальню. Главный управляющий с особой регистрационной книгой в руках становился на колени и почтительнейше спрашивал у Сына Неба: «Оставить или нет?» Речь шла о драгоценном «драконовом семени». Услышав повеление «Оставить», чиновник делал в регистрационной книге запись: «В такой-то месяц, такого-то числа, в такой-то час император осчастливил такую-то наложницу». Эта запись служила оправданием в случае ее беременности, доказательством высочайшего происхождения ребенка. Если Сын Неба был недоволен или находился в дурном расположении духа, следовал приказ: «Не оставлять!» После чего особыми процедурами добивались того, что все «драконово семя» выходило наружу. Эти правила крайне строго соблюдались в зимних дворцах Запретного города. Что же касается летних резиденций, то там богдохан мог себе позволить нарушить предписания, установленные на заре династии Цин.

Если наложниц приносили в спальню императора, то к своей жене он приходил сам и на время, которое ничем не ограничивалось. Тем не менее каждое такое посещение тоже фиксировалось в особой книге учета. По выходе богдохана из опочивальни коленопреклоненный евнух-чиновник почтительно ждал ответа о том, состоялось соитие или нет. Если нет, то богдохан бросал небрежно: «Уходи!» — и соответствующая графа в книге оставалась пустой. В случае утвердительного ответа или кивка Сына Неба появлялась запись: «Такого-то числа, такого-то месяца, такого-то года, в такой-то час государь осчастливил императрицу». Если же богдохан проходил молча, главный управляющий, стоя на коленях, смиренно осведомлялся, что ему следует записать.

Как мы видим, Владыка Поднебесной и правитель Цинской империи, перед которым все трепетали, сам был пленником жесткого этикета. Всяческие условия определяли и сферу любовных развлечений Сына Неба. В самом начале возникновения маньчжурской династии ханы Нурхаци и Абахай установили

для будущих властителей правила «ограничения разврата». Более того, «регулировать» услады Сына Неба была призвана Палата важных дел, штат которой набирался исключительно из евнухов высшей категории. Они имели свободный доступ и в гарем, и в комнаты, смежные со спальней Сына Неба, и в покои рядом с опочивальней императрицы.

Если в Европе у монарха была только одна жена, то в Китае их могло быть две или три — одна «главная» и две «второстепенные». Апартаменты в «средней» части Запретного города считались наиболее престижными. Поэтому «главная» проживала в «центре» дворцового комплекса и именовалась «императрицей Среднего дворца» (Чжунгун) и «Матерью Государства» (Гому). В «восточном квартале» обитала вторая жена богдохана — «императрица Восточного чертога» (Дун-гун). И наконец, третья супруга, или «государыня Западного дворца» (Сигун), занимала покои в западной, наименее значимой части Запретного города. Вместе со вдовствующей императрицей в дворцовом квартале Пекина временами находились сразу четыре государыни. Иногда мать богдохана жила за пределами Запретного города — в одной из летних загородных резиденций. Для невесты Сына Неба возводили особые чертоги, где она вместе со всей своей семьей ждала свадебной церемонии.

По установлениям династии Цин молодая императрица должна была подарить наследника престола в течение пяти лет. Если она оказывалась бездетной, Сын Неба заводил себе вторую жену. Новую государыню избирали из наложниц первого или второго ранга, который часто давался тем, кто уже родил императору сына. Тем не менее вторая супруга должна была во всем уступать первой, остававшейся главной женой богдохана. После смерти Десятитысячелетнего Господина его жены не имели права вновь выходить замуж или возвращаться в родную семью. Поскольку в цинском Китае желтый цвет означал принадлежность человека или вещи к семье или дворцу богдохана, то императрицы носили светло-желтые, а наложницы — темно-желтые одеяния.

Как же создавался гарем богдохана? Юный Сын Неба мог набрать себе наложниц только по достижении совершеннолетия, то есть в семнадцать-восемнадцать лет, и лишь по истечении положенного срока траура по усопшему императору. Причем пользоваться гаремом своего покойного отца он права не имел.

Но вот формальности соблюдены, и объявлялись «дворцовые смотрины», куда следовало прибыть всем «красивым девушкам из знатных маньчжурских семей». Здесь начинались трудности. Во-первых, маньчжурские девушки не отличались прелестью черт, стройностью и образованностью, проигрывая по всем этим статьям китаянкам, особенно «южным феям» — красавицам из Сучжоу и Ханчжоу. А во-вторых, маньчжуры неохотно отдавали своих дочерей в императорский гарем.

Завоеватели Китая вообще крайне бережно относились к своим женщинам — основе генофонда малой народности. В отличие от китаянок, им запрещалось калечить себя бинтованием ног. Девочкам дозволяли сидеть в присутствии старших и даже занимать среди них почетное место. В маньчжурских семьях не действовало китайское правило, возбранявшее встречаться мальчикам и девочкам старше семи лет. Отцы и деды очень любили своих дочерей и внучек, а потому частенько баловали их. Узницам же дворца жилось несладко. Для многих из них, воспитанных в счастливых и заботливых семьях, пребывание в императорском гареме становилось настоящей пыткой. А поскольку наложницы не всегда разделяли ложе государя, им вообще нередко грозила участь старых дев. Так зачем же губить их молодость и будущее заключением в красивой, но безрадостной клетке? Поэтому одни родители старались избежать регистрации своих дочерей в «смотровых реестрах», а другие пытались представить их дурнушками. Девушек часто приводили во дворец неумытыми, нечесаными, в грязных одеждах. Иногда симулировали болезнь, заикание и хромоту — лишь бы любимое чадо не включили в списки. Однако чиновников Дворцового управления провести было трудно.

Отбор наложниц в императорский гарем проходил в несколько этапов и представлял собой сложную процедуру. Кандидатками становились все дочери чиновников-маньчжуров четырех первых, то есть высших, рангов из девяти. В расчет принимались только девушки от четырнадцати до двадцати лет. Дворцовым управлением составлялись списки, и сановники производили по ним строгий отбор. В новые списки попадали только те девушки, у которых восемь иероглифов, обозначающие дату рождения, сулили благоприятное будущее. Их обучали необходимым церемониям и манерам, и через полгода они являлись на «дворцовые смотрины»: девушки из богатых семей — в собственной парадной одежде, бедные — в выданных им казенных платьях.