Ликий. Недомолвки и недоговоренности

Ваго Аноним

– А знаешь, что в убийствах самое главное?

Я вздрогнул, сглотнул слюну и нервно покачал внезапно распухшей головой - прости-прощай мое успокоение.

– Главное тут, чтобы крови наружу ушло поменьше, - продолжал сообщать мне Борка совершенно спокойным тоном.
– Ведь при неумелом обращении она быстро забьет фанатом. А оно заказчикам надо? Нет, не надо, - бодро ответил он вместо меня.
– Кровь и стены все забрызгает, и пол. Отмывать ее долго придётся. Поэтому бить нужно сильно, но аккуратно.

– П-понятно.
– Сдавленное страхом

горло повиновалось мне уже с трудом. Теперь уже все сомнения у меня отпали. Это убийца - тут двух мнений быть не могло. О, боги - как же я мог оплошать настолько!

– А еще нужно обращать внимание на возраст, - снова добавил Борка.

– На в-возраст кого?
– глупо спросил я - моя затуманенная голова уже почти ничего не понимала.

– Ну как кого? Своей жертвы, конечно же, - с удивлением отреагировал он.
– Молодых нужно убивать по-своему. Тех, кто постарше, уже по-иному. Ну а тех, кто уже доживает свой век.... Тут тоже подход особый.

– П-правда?
– Я уже не понимал, что вокруг меня происходит.

– Правда-правда.
– Казалось, мой напарник даже не замечает моего состоянья.
– Ты уж мне поверь. Знаешь, сколько черепов я уже проломил?

– И сколько?

– Я не считал. Но думаю, что уже не меньше чем пару сотен.

– Пару сотен?

– Ага.

Вот это я попал так попал!

Я медленно брел по лесной дороге, чувствуя, как страх овладевает мной все больше и больше. Он уже забрался в мою голову, сделав ее пустой, словно гнилая тыква, и тяжелым грузом опустился на дно желудка. Страх сковал руки и ноги, угнездился возле сердца и сжал его словно кузнечными тисками. Казалось, пройди я еще пару шагов, и мое тело рухнет, как источенная временем ель.

А Борка все продолжал и продолжал.

– Ты не думай, что все мне это далось легко.
– Из-за шума в ушах, его голос доносилось до меня словно издалека.
– У меня отец мастер по этим делам. Он меня-то к этому ремеслу и склонил. Понятно дело, что вначале серьезных поручений он мне не давал. Как говорится - нос не дорос. Вначале он пристроил меня простым пастухом, чтобы я смотрел за стадом. Для чего, ты хочешь меня спросить? А для того, чтобы видеть, как и с чего у нас все начинается. У нас, в смысле, в нашем ремесле. Животные, они ж как? Они же почти как люди. Как и люди, они хотят сладко есть и вкусно пить. Как и люди, они жаждут для себя удобств и покоя. И, как и люди, они ни за что не хотят умирать. Но убивать их - это моя работа. И вообще - именно смерть придает жизни хоть какую-либо ценность.

Последняя фраза прозвучало неожиданно философски, и потому я не сразу понял всю важность услышанных слов.

– Животных? Ты сказал животных?
– едва слышно воскликнул я.

– Да, животных. А что?

Животных? Животных?

Я с трудом сделал глубокий вдох и выдохнул скопившиеся напряжение наружу.

– Ты точно убиваешь животных?
– снова спросил я его, все еще не веря в счастливое разрешение происходящего.

Услышав мой вопрос, Борка остановился,

и с удивленьем взглянул на меня.

– Конечно, я убиваю только животных. Я же скотобоец. Кого же, скажи мне на милость, мне убивать еще?

Вот так так.

Я стоял и не знал, что мне и подумать. Ну как это меня угораздило перепутать обычного мясодела с опасным убийцей?

– Правда, иногда нас еще называют мясниками. Или же - рубщиками мяса, - снова заговорил мой словоохотливый спутник.
– Но это, э-м-м, не поэтично. Еще нас кличут бычниками, а кое-кто зовет мясорубами. Но и эти названия мне не нравятся - слишком уж грубо они звучит. Поэтому я предпочитаю, чтобы меня называли скотобойцем. Или - скотобоем. Это звучит ярко. И - внушительно.

Итак, по словам Борка выходит, что он никой не убийца. Но если это так, как же это вяжется с тем, что я услышал ранее? Про смерти, убийства, и все такое прочее?

– Погоди-погоди, - произнес я медленно, стараясь припомнить детали нашего разговора.
– Если ты говоришь, что ты скотобоец, то, что тогда ты имел ввиду, когда говорил, что твоя работа - проломить черепушку какому-нибудь норовливцу?

Я ожидал, что, услышав такое, мой новоявленный напарник смутиться - ну разве можно это понять двояко?

Оказалось, что можно.

– Все просто. Иногда бывает так, что какая-то скотина выходит из повиновенья. Не знаю почему - то ли чего-то испугается, то ли что-то надумает у себя в голове. Тогда она начинает показывать норов - орет, брыкается, никого к себе не подпускает. И что тогда прикажешь делать? Такую скотину на хозяйство себе не оставишь, и другому хозяину уже не продашь. Выход один - пустить бедолагу на мясо. Вот тогда и зовут меня, Борку-скотобойца.

– То есть грязная работа, о которой ты говорил...
– произнес я, потихоньку начиная все понимать.

– Это успокаивать взбунтовавшуюся скотину, - добавил он.
– Успокаивать в смысле - убивать. А такую работу чистой не назовешь.

Я снова припомнил детали беседы, и посмотрел на них под новым углом.

– А когда ты говорил, что в нужном случае не у всякого мужика на убийство рука поднимется, то ты имел в виду...

– Что не у всякого хозяина поднимется рука на свою скотину, с которой они бок обок иногда полжизни прожили, - снова быстро ответил он.
– Столько лет растить быка или корову, ходить за ней на пастбище, кормить, лечить, поить, а потом размозжить башку? Говорю тебе - на это способен не каждый.

– А когда ты говорил, молодых нужно убивать так, а зрелых иначе, - спросил я, с волнением ожидая нового толкования.

– То имел ввиду, что молодого телка-одногодку и дойную корову надо убивать по-разному: там нужна разная сила удара, и бить нужно в разные места. Да и вообще - каждую скотину нужно убивать по-своему: быка по одному, овцу по-другому, а свинью - по третьему.

– Правда, что ль?
– удивился я.

– Правда. Просто поверь мне, - заверил он меня.

Так вот оно что....