Ликуя и скорбя
Шрифт:
— Путь чист, монах! Путь чист!
— Смирись, князь, с тобой церковь говорит, а не монах!
— Вы молитесь о грехах наших, а мы будем грешить!— крикнул Борис и рассмеялся. Бояре не смеялись, не подхватили княжьего смеха и гридни.
Сергий тронул коня и поехал от княжеского крыльца. Колокола в городе звонили к вечере. Город тихо вступал в сумерки. На улицах люди. Прошел слух, что явился послом от московского князя настоятель Троицы Сергий, горожане спешили под благословение знаменитого устроителя монастырей.
Сергий пришел к церкви святого Михаила Архангела, воздвигнутой
— Волею митрополита всея Руси объявляю вам, братья Новгорода Нижнего! Князь Борис замыслил на брата! Брат на брата — вражда, противная богу! Пока Борис не покорится, воспрещаю совершать богослужение в церквах и храмах города! Покиньте, братья, церковь!
Сергий терпеливо ждал, когда опустеет церковь. Он сам загасил свечи и лампады. Толпою сгрудились горожане на церковной площади. Сергий затворил церковные двери, навесил замок. От церкви Михаила Архангела двинулся к Успенскому собору. Город одели сумерки, засветились лучины и светильники в окнах, зажглись свечи в рядах горожан. Шествие росло и ширилось.
Затворил Успенский собор, двинулся дальше. Молва бежала впереди, толпы верующих расступались перед церковным владыкой. Докатилось страшное известие до князя Бориса. Князь на коня — к Ильинской церкви. Сергий стоял на паперти.
Князь вынул меч из ножен и нацелился ломать замок.
— Князь! — остановил его Сергий.— Сбить замок — дело легкое! Проклятие с церковных амвонов — дело тяжкое!
— Ты что бормочешь, монах?
Сергий возвысил голос:
— Не наслышан ли ты, князь, как император римский стоял на коленях в Каноссе перед первосвященником Римской церкви? В гладе и хладе стоял, босый, с непокрытой головой, выпрашивая прощения. Ты собьешь замки, но ни один священник не придет к службе! Ни один покойник не будет отпет, ни один младенец не будет крещен! И никто не придет спасти тебя, когда разорвут на клочья тебя твои же воины, ибо и они будут отвержены, как и ты! Выбирай, князь! Или церкви затворены и проклятие по всем русским церквам, или недальний путь к брату твоему старейшему.
Князь шагнул к Сергию, за спиной Сергия выросли Пересвет, Ослябя, Капуста и Железный, в доспехи закованные.
Толпа придвигалась к паперти. Княжьи гридни отступили от князя в толпу. Князь окинул взглядом море людских голов, в толпе колыхалось пламя свечей, обнажая ее глубину. Толпа надвигалась. Вот уже разделяет ее с князем всего лишь несколько ступенек.
— Покорись! — молвил Сергий,— Я не беру тебя под свою защиту!
Князь медленно вложил меч в ножны.
Утром, перед заутреней, под колокольный звон вошел в город Дмитрий Константинович, взяв из рук князя Дмитрия Ивановича великое княжение над Новгородом Нижним, над Суздалью, над Городцом...
От Чудовских ворот до Воронцова поля, где на горке поставил свою усадьбу Василий Вельяминов, рукой подать. Но пеши тысяцкий не пойдет из града. Возок запряжен четверней цугом. Конные холопы скачут спереди с криком: «Пади!»
На улицах посада людно, хотя и ночь. В граде, в княжеском дворе, свадебный пир, князь Дмитрий Иванович выдал замуж сестру свою за волынского изгоя.
Василий Вельяминов не дождался конца пированию. Поехал в усадьбу за дубовый частокол, в хоромы, рубленные из дуба. С ним и его сын Иван, владимирский тысяцкий. Вельяминов уехал первым, за ним потянулись и другие бояре. Дмитрий зорко следил за теми, кто уходил, кто встал из-за стола раньше других.
У Василия Вельяминова есть оправдание, у него в усадьбе живет сурожанин Некомат. Ныне не князь, а тысяцкий ведет дело с купцами. Давно уже пропели вторые петухи, а Некомат не спал, дожидался в горнице, когда вернутся со свадьбы хозяева.
Вернулись.
— Каков князь? Радостен? — спросил Некомат. Василий Вельяминов перед Некоматом — гора перед согнутым бурей деревом. Некомат горбится, худ, с лица будто ножом мясо соскоблили. Василий тучен, под подбородком второй подбородок отвис, в пальцы глубоко врезались перстни с самоцветами.
Василий Вельяминов шевелил губами, подыскивая, как ответить торговому гостю. Иван опередил отца:
— Что сулит нам союз изгоя с княжьей сестрой?
Некомат усмехнулся.
— Вам, московским боярам, виднее. Ни рода знатного за женихом не видно, ни службы Москве не слыхать!
Вельяминов таился от гостя, не спешил раскрыть свои думы.
Иван шагнул к столу, налил из кувшина меда в чашу и выпил.
— Отец все смирить хочет, а я обнажаю! Был Волынец изгоем, стал первым боярином в Москве! Подвиньтесь, Вельяминовы, перед зятем великого князя!
Василий мелкими шажками проковылял к лавке, не носили его тяжелые ноги. Вздохнул.
— Боярин землей тароват, без земли какой же боярин! Худость в таком боярине, ветром сдует!— возразил он сыну.
— Ты слышал, отец, на что намекал князь? Быть Волынцу большим воеводой! У кого оружие — тот и сила!
Василий нахмурился:
— А ты против сильной Москвы?
— Не против сильной Москвы, а против Волынца, что зашел Вельяминовых!
Василий рукой махнул.
— Не слушай его, купец! Его червь гложет!
Некомат пригубил меда из чаши.
— Нет, боярин, не червь гложет Ивана, моего давнего друга! Он сам не может выразить, что его гложет! Беспокойство... Есть о чем беспокоиться! Я знаю Орду! И никто так не знает, как я ее знаю. Сегодня там смута и рознь. Кипит, как в котле вода. Но если приглядеться, то идет из глубин сила, что утишит смуту и из трех ханов явится один, и столь же могучий, как и Бату-хан.
— Кто?— вскинулся Иван. Некомат покачал головой.
— Горяч ты, Иван! Кто? Много я дал бы, чтобы знать наперед, кто. Он придет, этот хан, и тогда сильная Москва будет первой его добычей! Не потерпит хан сильной Москвы, не потерпит сильной Рязани, сильной Твери. Слышал я о Волынце... Но здесь, на Руси. Воевода знатный, прославлен в боях литовских и русских полков против немцев. Князь московский молод, мудрые люди присоветовали ему отдать сестру за Волынца! Будет у вас на Москве умный воевода! Но умный воевода на Москве — это копье в глаза Орде! Думайте, бояре.